Кинотексты
Молодые авторы о кино
СОФЬЯ ШЕНГЕЛИЯ | 8 ИЮЛЯ 2022
ВИРИДИАНА: ОТ ВУАЙЕРИЗМА К СОУЧАСТИЮ
Строгая форма, разнузданное содержание, пошатнувшаяся вера в Бога и дорога в Ад, вымощенная благими намерениями
ВИРИДИАНА: ОТ ВУАЙЕРИЗМА К СОУЧАСТИЮ
СОФЬЯ ШЕНГЕЛИЯ | 08.07.2022
Строгая форма, разнузданное содержание, пошатнувшаяся вера в Бога и дорога в Ад, вымощенная благими намерениями
ВИРИДИАНА: ОТ ВУАЙЕРИЗМА К СОУЧАСТИЮ
СОФЬЯ ШЕНГЕЛИЯ | 08.07.2022
Строгая форма, разнузданное содержание, пошатнувшаяся вера в Бога и дорога в Ад, вымощенная благими намерениями
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Луис Бунюэль
Страны: Испания, Мексика
Год: 1961
Отгремев на Каннском кинофестивале и заполучив Золотую пальмовую ветвь, «Виридиана» была запрещена к показу в родной Испании на долгие 16 лет, вплоть до падения франкистского режима. Слишком дерзкая, слишком прямолинейная, слишком неприкрытая кинокартина для государства, надвинувшего на глаза шоры традиционного патриархата. Пока для общественности открывают кинотеатры с проверенным репертуаром, расхрабрившийся в Мексике Луис Бунюэль, будто бы нарочито и в лоб подрывает одобренные церковью устои и догматы. О перверсиях уже, конечно, можно говорить, но желательно все-таки в рамках психоаналитического научного дискурса. Он затевает разговор о том, на что обычно принято снисходительно закрывать глаза. И вот уже идеи, представленные режиссером-диссидентом в зачаточном состоянии, куда больше согласуются с ключевыми проблематиками кино постфранкистского периода, чем с областью интересов современников.
В связи с этим так и хочется сказать: «Виридиана» — это фильм, опережающий свое время». Сказать и обязательно ошибиться. Просто чуткости перемахнувшего за Атлантический океан Бунюэля оказывается достаточно, чтобы не только предвосхитить будущие тенденции во взглядах своих соотечественников, но и дать четкую и едкую оценку нынешнему положению оказавшейся зажатой между Сциллой-политикой и Харибдой-церковью Испании.
Страны: Испания, Мексика
Год: 1961
Отгремев на Каннском кинофестивале и заполучив Золотую пальмовую ветвь, «Виридиана» была запрещена к показу в родной Испании на долгие 16 лет, вплоть до падения франкистского режима. Слишком дерзкая, слишком прямолинейная, слишком неприкрытая кинокартина для государства, надвинувшего на глаза шоры традиционного патриархата. Пока для общественности открывают кинотеатры с проверенным репертуаром, расхрабрившийся в Мексике Луис Бунюэль, будто бы нарочито и в лоб подрывает одобренные церковью устои и догматы. О перверсиях уже, конечно, можно говорить, но желательно все-таки в рамках психоаналитического научного дискурса. Он затевает разговор о том, на что обычно принято снисходительно закрывать глаза. И вот уже идеи, представленные режиссером-диссидентом в зачаточном состоянии, куда больше согласуются с ключевыми проблематиками кино постфранкистского периода, чем с областью интересов современников.
В связи с этим так и хочется сказать: «Виридиана» — это фильм, опережающий свое время». Сказать и обязательно ошибиться. Просто чуткости перемахнувшего за Атлантический океан Бунюэля оказывается достаточно, чтобы не только предвосхитить будущие тенденции во взглядах своих соотечественников, но и дать четкую и едкую оценку нынешнему положению оказавшейся зажатой между Сциллой-политикой и Харибдой-церковью Испании.
Юная послушница Виридиана с большой неохотой, но все-таки соглашается перед принятием монашеского пострига навестить немолодого дядю — человека, много лет содержавшего ее. И это не единственное желание мужчины, на которое главная героиня дает свое неуверенное согласие. Дон Хайме — муж ее покойной тети, с которой у светловолосой невинной девушки имеется удивительное внешнее сходство. Он просит племянницу примерить венчальное платье, в котором скончалась его новоиспеченная супруга, следом делает Виридиане предложение стать его женой, а получив отказ, обманом усыпляет девушку и предпринимает попытку ее изнасиловать. Попытку провальную: он сам рассказывает своей жертве о неудавшемся коварстве, после чего племянница в спешке уезжает, чтобы практически тут же возвратиться, сраженной наповал неожиданной новостью — нелюбимый дядя совершил самоубийство, оставив дом в наследство девушке и своему незаконному, но признанному сыну.
Изложенный выше сюжет охватывает разве что первые 40 минут картины, но уже его вполне достаточно, чтобы играючи покоробить «полицию нравов» Испании 60-ых. Суицид, насилие, инцест, не двойственные намеки на некрофилию — запрещенное и перверсивное, так еще пропущенное через линзу внимательного вуайеристического взгляда. На опустевшем брачном ложе не случившаяся невеста Христа занимает место невесты давно умершей, но все еще вызывающей трепет души вдовца, чье сердце теперь пылает порочной страстью к невинной деве. Бунюэль настойчиво призывает зрителя занять позицию наблюдателя: вопрос лишь в том, чьими глазами предлагается взглянуть на разворачивающуюся на экране драму?
Изложенный выше сюжет охватывает разве что первые 40 минут картины, но уже его вполне достаточно, чтобы играючи покоробить «полицию нравов» Испании 60-ых. Суицид, насилие, инцест, не двойственные намеки на некрофилию — запрещенное и перверсивное, так еще пропущенное через линзу внимательного вуайеристического взгляда. На опустевшем брачном ложе не случившаяся невеста Христа занимает место невесты давно умершей, но все еще вызывающей трепет души вдовца, чье сердце теперь пылает порочной страстью к невинной деве. Бунюэль настойчиво призывает зрителя занять позицию наблюдателя: вопрос лишь в том, чьими глазами предлагается взглянуть на разворачивающуюся на экране драму?
До выхода теперь уже классического эссе Лоры Малви «Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф» остается еще чуть больше 10-ти лет, а Луис Бунюэль уже обращается к своему зрителю с провокационным вопросом: «Я покажу тебе детские ножки, попрошу юную девушку задрать повыше юбку, а мужчине велю надеть белую туфельку и полюбоваться ею перед зорким взором камеры — неужто на всех на них ты посмотришь одинаково пристальным взглядом?» Если содержание фильма задает человек, который предположительно увидит киноленту, в какой момент его удовольствие сменится возмущенным недоумением? Пока посетителю кинотеатра предлагается примерить на себя шкуру вуайериста, действительно подглядывающие за происходящим в доме остаются подчеркнуто беспристрастными. Служанка Рамона и ее маленькая дочка соответственно заглядывают в замочные скважины и залезают повыше, чтобы через окно подсмотреть за разворачивающимся в спальне злодеянием. Подсмотреть, может быть, задаться одним нерешительным вопросом, но позволить событиям идти своим чередом. Сегодня дон Хайме вешается на детской скакалке, а завтра девочка продолжает с ней игру, с демонстративным безразличием веселясь прямо под тем самым деревом, с которого едва ли сняли совсем свежий труп. Равнодушие тоже считается за действие. Тогда кто же все-таки соучастник: персонаж или зритель?
Не опороченная, но взвалившая на свои плечи вину за чужое самоубийство Виридиана принимает решение не возвращаться в монастырь, но начать жизнь праведной католички в миру. Теперь она вынуждена делить просторный дом с красавцем Хорхе, сыном почившего дяди, привезшем вместе с собой сожительницу, с которой подчеркнуто не состоит в браке. В отведенных ей помещениях Виридиана организует что-то вроде приюта для сирых и убогих, которых подбирает возле ступеней одной из церквей. Хорхе принимается за реорганизацию запущенного особняка, берется за проведение в него электричества. Виридиана выводит бедняков в сад на молебен и из наивной доброты поощряет их желание вести праздный образ жизни. Хорхе руководит засевами пустующих полей и строит планы на будущую работу. Соотнесенность между безмятежно созерцающей со стороны церковью и трудолюбивым атеизмом заметна даже не самому натренированному взгляду, за что спасибо стоит сказать с некоторым сюрреализмом выполненному параллельному монтажу. Два мира сталкиваются в извечном неразрешенном конфликте на тему «Что значит поступать правильно и за чем последует большая польза?» Но даже не это привычное положение вещей получило яростный и негодующий отклик со стороны Ватикана. Все дело в том, что пока несчастные и обездоленные вслух прославляют одухотворенную благодетельницу, за спиной у местной Девы Марии оборванцы позволяют себе совсем уж не богоугодные гнусности.
Посреди роскошной гостиной за длинным столом в апостольских позах застывают грязные бедняки, позирующие для «фотографии», «сделанной» из-под подола нищенки. Тайная вечеря за авторством Луиса Бунюэля как средоточие богохульства и низменности. Те, кого настойчиво призывается спасать, пируют украденной пищей, бросаются друг в друга уничижительными оскорблениями, едва ли не дерутся и следом бросаются в пьяные совокупления. Хозяев дома нет, святотатству некому воспрепятствовать, а несчастный зритель вынужден разве что наблюдать за «священной» вакханалией со стороны, вслушиваясь в пронзительную «Аллилуйю». С забавляющейся изобретательностью конструируемая сцена становится высочайшей точкой критики, подчеркивающей неумолимый результат церковного потворства. После нее уже не существует возможности что-либо изменить. Бунюэлевский Иисус удрученно слеп — на воссозданной Тайной вечере именно слепец занимает место Спасителя. Когда один из бедняков все-таки насилует обреченную Виридиану, главный тому свидетель — Хорхе — уже связан и никак не может обидчику помешать.
Посреди роскошной гостиной за длинным столом в апостольских позах застывают грязные бедняки, позирующие для «фотографии», «сделанной» из-под подола нищенки. Тайная вечеря за авторством Луиса Бунюэля как средоточие богохульства и низменности. Те, кого настойчиво призывается спасать, пируют украденной пищей, бросаются друг в друга уничижительными оскорблениями, едва ли не дерутся и следом бросаются в пьяные совокупления. Хозяев дома нет, святотатству некому воспрепятствовать, а несчастный зритель вынужден разве что наблюдать за «священной» вакханалией со стороны, вслушиваясь в пронзительную «Аллилуйю». С забавляющейся изобретательностью конструируемая сцена становится высочайшей точкой критики, подчеркивающей неумолимый результат церковного потворства. После нее уже не существует возможности что-либо изменить. Бунюэлевский Иисус удрученно слеп — на воссозданной Тайной вечере именно слепец занимает место Спасителя. Когда один из бедняков все-таки насилует обреченную Виридиану, главный тому свидетель — Хорхе — уже связан и никак не может обидчику помешать.
Анализировать фильмы Луиса Бунюэля все равно, что пытаться интерпретировать сон или фантазию: любая оптика подойдет и окажется верной. От черной комедии до неизбежной трагедии, от разговора о фетишизме до простонародных предрассудков, от подавляемой сексуальности до бескорыстного служения Богу и его последствий. Единственное, что обязательно окажется неизменным, так это сам факт волнения зрителя во время просмотра, его реакции на демонстрируемое ему в прямоугольном кадре. Пока персонажи вынуждены становиться участниками событий согласно заранее написанному сценарию, именно у посетителя кинотеатра еще есть шанс превентивно подглядеть за ситуацией со стороны.
Редактор: Сергей Чацкий
Редактор: Сергей Чацкий
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
