ПЛЕНКИ ИЗ ПОУКИПЗИ: ЭТО СЛУЧИЛОСЬ РЯДОМ С ВАМИ

«Пленки из Поукипзи» — это мокьюментари, что косит под рядовой телевизионный тру-крайм, коих хватало на американском «кабельном» в нулевые и кои не так давно пережили ренессанс благодаря стримингам.

Мы, двуногие животные, сверххищники с не на шутку развитым головным мозгом, научились держать в узде звериную жажду крови, сегрегировав насилие постановочное от насилия настоящего: первое мы допускаем в кино, в книгах, в видеоиграх, а за второе сажаем в тюрьму. При этом жесть, случившаяся наяву, легко становится достоянием журналистики и околокриминальных медиа. Беспощадные маньяки даже после попадания за решетку продолжают отрабатывать свой номер. Личные вещи знаменитого клоуна-убийцы Джона Уэйна Гейси до сих пор можно за нехилую сумму приобрести на онлайн-аукционах, сериал о преступлениях Джеффри Дамера в первый месяц после релиза порвал рейтинги Netflix, а имена Теда Банди и Чарльза Мэнсона хорошо знакомы даже тем, кто от тру-крайма не фанатеет и вида даже искусственной крови по ту сторону экрана не переносит (в нашей стране, по аналогии, практически все знают о послужных списках Андрея Чикатило, «Битцевского маньяка» Александра Пичушкина и «Скопинского» — Виктора Мохова).

Все же она одновременно пленительна и отвратна — возможность послоняться по потайным закуткам прокаженного разума убийцы. Изнанка пребывания в подвале у маньяка и пугает, и будоражит, и псевдодокументальный «Пленки из Поукипзи» — далеко не ярчайшая звезда мокьюментари, но занимательное упражнение в форме — выпукло живописует этот незавидный экспириенс. Маскировка вымысла под «документ» обеспечивает удобный для средоточия зрительского восприятия прокол в целостности художественного мира. Как ничто другое инструментарий псевдодокументалистики — жанра условностей и зрительских компромиссов — подходит для этой цели: заставить смотрящего оказаться там, где никто в здравом уме оказаться не захочет. И зритель, принимающий правила игры и добровольно идущий на сделку с шокирующим вымыслом, оказывается наиболее подвержен эмпатическому шоку от увиденного. Так уж работает наша психика: «документом» мы склонны проникаться даже тогда, когда нам доподлинно известно, что этот «документ» лишь притворяется «документом». Как иначе смогли сработать, как смогли синхронно «щелкнуть» в сознании масс такие древние мокьюментари-розыгрыши, как стебный телесюжет из начала 90-х от Сергея Курехина о том, что Ленин — разумный гриб, или первоапрельский репортаж о спагетти, растущих на деревьях, который увидел свет на британском BBC аж в 1957-м.

Философ, искусствовед и специалист в области кинохоррора Ноэль Кэрролл пишет в своей монографии [1] о том, что зритель, включающий фильм ужасов, в отличие от персонажей по ту сторону экрана, знает, что страшный монстр или маньяк, чье изображение складывается из разноцветных пикселей, ему вреда никак не причинит. Потому мы, наблюдатели, охотно и с большим рвением примеряем роль жертвы на себя, и наш мозг, которому нравится определенность и который поощряет нас за решение задач и систематизацию входящих сигналов, пробуждает в нас неуемный когнитивный аппетит. Пытаясь раскусить, по каким правилам ведет свою охоту на несчастных жертв какой-нибудь Фредди Крюгер, наблюдатель подпитывает свое любопытство, подобно тому, как оно подпитывается при чтении грамотно выстроенной детективной повести. Смотреть фильм ужасов становится и страшно (потому что мы невольно примеряем роль жертвы на себя), и интересно (потому что для нашего мозга познавание механизмов функционирования страшилища — увлекательный квест). Однако все меняется, когда мы осознаем реальность исходящей в нашу сторону опасности: приятный саспенс сменяется ужасом и ступором. Ощущение, осязание угрозы, реальной и лишенной магических свойств, зачастую приводит к оцепенению. Большинству кинофильмов очень тяжело переступить эту черту, даже если опасность в них исходит не от фантастической твари, невозможной в природе, а от такого же как и мы с вами человека из плоти и крови. Но что, если кинофильм, притворившись хроникальным объектом, убедит нас в том, что опасность не просто существует, а прямо сейчас может поджидать у дверей вашей же квартиры?

В ленте «Пленки из Поукипзи», добрую половину которой составляют интервью с очевидцами несуществующих преступлений и ликбезы от несуществующих специалистов из правоохранительных органов, нечасто демонстрируются вырезки из садистских home video, сделанных так и не пойманным внутри универсума фильма маньяком. Хотя нам обозначают, что в последнем обнаруженном убежище убийцы было найдено около 800 видеокассет с шок-контентом общей продолжительностью порядка 240 часов. Нам дают понять, что этот человек не только жесток, но и чертовски умен, а его мания величия столь велика, что ему ничего не стоит подойти к матери убитого им же ребенка прямо на улице и подразнить ее в момент траура. Маньяк-режиссер — действительно больной ублюдок, и что самое главное, он — самый обычный человек. Он живет среди нас. Он изобретателен. Он умеет втираться в доверие. Он научился прикладывать физическую силу так, чтобы жертва могла сопротивляться ему, но не была способна выбраться за рамки придуманного им смертельного сценария.

Страшнее всего то, что этот безумец способен влюбить человека в себя, о чем свидетельствует другая находка, которую в качестве своеобразного подарка полицейским вместе с видеокассетами оставил душегуб, — еще живая молодая девушка Шэрил, которую убийца физически и морально пытал на протяжении нескольких лет. Она прошла через ад, но, освободившись, отказалась принимать свободу — издевательства маньяка истребили в ее мозгу саму концепцию воли. Она даже в беседе с родителями слова обронить не может без предварительного разрешения, а любое общение с журналистами сводится к тому, что Шэрил, заливаясь слезами, требует вернуть ее к любимому господину. Ее вымышленная история — быть может, одно из самых экстремальных проявлений «стокгольмского синдрома» в кинематографе. И именно ее история, тревожная и до одури натуралистичная, вынуждает автора этих строк постоянно напоминать себе и читателю о том, что «Пленки из Поукипзи» — это фикшен, выдумка, игровое кино, а не хроника реального происходившего когда-то в американской глуши содома.