ДРУГИЕ: ЖИЗНЬ ПО ТУ СТОРОНУ

В конце 1990-х годов штампы жанра мистического триллера полностью сломало легендарное «Шестое чувство» (1999) М. Найта Шьямалана. Именно благодаря ему публика узнала не только о новых приемах нагнетания страха, но и обрела абсолютно свежее прочтение историй о призраках, которые не гремят цепями, не поражают воображение размашистыми спецэффектами и не выглядят жуткими монстрами. В этой картине Шьямалан довольно тонко подмечал драму страдающей души, когда неприкаянная сущность даже не осознает, что больше не принадлежит к миру живых, но продолжает пребывать в плену иллюзий своего земного бытия. Нужно ли говорить, что подражания на тему «я вижу мертвецов» с начала нулевых полились рекой, но встать в один ряд с «Шестым чувством» смогли немногие. Больше всех повезло испанскому режиссеру Алехандро Аменабару с великолепной хоррор-драмой «Другие», которой удалось не просто выдержать достойное сравнение с хитом Шьямалана, но и в чем-то даже превзойти его.

Первый полнометражный фильм Аменабара, триллер «Дипломная работа» (1996), сразу же стал его большим успехом и завоевал семь национальных премий «Гойя». В нем было очень хорошо заметно уверенное режиссерское владение психологическим напряжением вкупе с умением выстраивать плотную, давящую атмосферу, да и сам постановщик никогда не скрывал в интервью, что на его почерк повлияли картины Альфреда Хичкока и Дарио Ардженто. В своей следующей работе, фантастической драме «Открой глаза» (1997), Аменабар продемонстрировал публике, как ловко он умеет играть с восприятием происходящего, не позволяя зрителю четко осознавать, что на экране является объективной реальностью, а что — плодом воображения персонажей. Чтобы дойти до своего режиссерского максимума, ему пришлось перейти на другой язык, но при этом у Аменабара не возникло никаких «трудностей перевода», часто возникающих у европейских или азиатских постановщиков, впервые попадающих в англоязычную среду.

Аменабар признавался, что первоначальный вариант сценария предполагал развитие событий в Латинской Америке, а главная героиня носила имя Грациана. Однако продюсеры решили, что атмосфера его будущего фильма «очень англо-саксонская» и предложили перенести локации на территорию Нормандских островов. Аменабар согласился, поскольку одним из важных мотивов его сценария была тема религии, а католицизм оказался отличной точкой духовного соприкосновения двух разных народов. Вдобавок это позволило ему лишний раз поклониться творчеству своего кумира Альфреда Хичкока и переименовать Грациану в честь Грейс Келли, а на главную роль пригласить элегантную Николь Кидман, чей образ идеально вписывался в понятие классической «хичкоковской блондинки». Развитие сюжета Аменабар также строил по четко сформулированным заветам своего кумира, когда вся динамика событий запускается благодаря так называемому «макгаффину» — некой смысловой оси, большой самостоятельной роли не играющей, но обеспечивающей постоянное действие и развитие персонажей. В данном случае подобный механизм запускают те самые «другие», которых поначалу мы не видим и даже не слышим — всю информацию о потустороннем зритель извлекает лишь из рассказов персонажей о них. Свой талант рассказчика Аменабар подкрепляет настолько плотной и обволакивающей атмосферой, что она фактически становится полноправной участницей всего действия и заслуживает отдельного рассмотрения.

В первую очередь, для Аменабара были важны антураж и естественность локаций, которые обнаружились в Англии и родной для него Испании. В английском поместье Пенсхерст Плейс его покорил сад, где режиссер отснял сцены встречи Грейс с вернувшимся с войны супругом, а «роль» фасада фамильного особняка выполняла красивейшая усадьба Palacio de los Hornillos, что расположена в городе Лас-Фрагуас в испанской Кантабрии. Именно эти места начинают вызывать ассоциации с классическими произведениями мистической литературы, в особенности, с «Поворотом винта» Генри Джеймса и его экранизацией под названием «Невинные» (1961). Под ярким синим небом эти шедевры европейской архитектуры поражают своей красотой и величием, но стоит лишь свету погаснуть, как поместье моментально окутывает туман, и оно превращается в мрачную тюрьму на пустынном острове, который отрезан не только от большой земли, но, прежде всего, от цивилизации и самой жизни. Еще более страшными становятся внутренние помещения дома, где практически никогда не бывает солнца — это царство вечной ночи и потусторонних шорохов, пропитанное духом отчаяния, горя и затяжной болезни. Нарративный стиль Аменабара и его приемы построения саспенса зиждутся исключительно на игре теней и минимализме, поскольку он, как хороший рассказчик, прекрасно понимает, когда зрителю нужно положиться на работу его собственного воображения. Режиссер нисколько не нарушает принцип «показывай, а не рассказывай», но в то же время он понимает, что окутанные тьмой комнаты, едва освещенные тусклым огнем свечей или керосиновой лампы, таят в себе гораздо больше ужаса, нежели визуальные образы призраков. Оперирование заложенным природой страхом человека перед темнотой для Аменабара становится одним из важнейших инструментов воздействия на зрителя, что лишний раз подчеркивает родство «Других» с работами Хичкока, который обожал изучать людские фобии и неврозы.

Поскольку для Алехандро, как для художника, был важен личный подход во всем, он пошел по стопам Джона Карпентера и самостоятельно написал для фильма «страшную» музыку, идеально дополняющую мрачнейшие мизансцены. Ключевым моментом для их нужного восприятия становятся эпизоды, когда в кадре впервые появляется альбом с фотографиями post mortem — запечатленные изображения покойных людей, призванные увековечить память родственников о своих почивших близких. С этого самого мгновения весь особняк Грейс и его обитатели начинают восприниматься как композиции из этого пугающего альбома: безжизненное пространство холодных, утопающих в полумраке декораций, по которым передвигаются отрешенные люди, словно бледные тени самих себя. Новый виток внутреннему ужасу также дает истинное осознание фразы, прозвучавшей во время диалога Грейс и ее детей, когда она говорит им: «Закройте глаза и представьте. Боль. Страдания. Вечность». Этот важный акцент даем нам понять, что Аменабар таким образом не просто предлагает аудитории почувствовать себя «на том свете». Так, по его мнению, должен выглядеть Ад. В его представлении здесь нет ни огромного котла, в котором заживо варятся грешники, ни знаменитых кругов Данте, зато есть нескончаемая пытка, терзающая человека снова и снова — это чувство пустоты, вечной безвыходности, невозможности сполна осознать содеянное и примириться с этим. Этот сугубо драматический аспект, переводящий «Других» из плоскости жанрового кино в разряд глубокомысленной притчи, позволяет зрителю поверить в происходящее еще и потому, что Аменабар смотрит на сверхъестественное с точки зрения психологии как науки. Он прекрасно понимает, что для наибольшей зрительской эмпатии Грейс должна вести себя не как героиня ужастика про «дом с привидениями», а как обычная женщина, оказавшаяся на грани срыва. Именно поэтому реакции столь противоречивой героини на цепь таинственных событий кажутся нам такими достоверными, и мы не просто верим, но и кожей ощущаем весь переживаемый ею ужас. Секрет столь сильного зрительского вовлечения прост — надрывное состояние Грейс не продиктовано мистикой, а представлено классическим неврозом, помноженным на защитное поведение человека при мощной психологической травме и, как следствие, оно сопровождается типичными стадиями принятия неизбежного. Режиссер открыто признавал, что призрачная тема в этом фильме для него становится обманкой, инструментом первичной заинтересованности аудитории, поскольку больше всего его привлекают сугубо реалистичные людские драмы. Подход Аменабара к религиозной проблематике чисто с психологической стороны полностью объясняется признанием постановщика в утрате веры: