Однако кино — это не просто игра, а кропотливый труд. Первые уроки серьезного отношения к своему призванию дал Сэму его дядя Борис, который говорит о том, как много от чего ему пришлось отказаться, чтобы стать артистом цирка. И что раз Фабельман имеет талант видеть мир сквозь видоискатель камеры, преображать его в своем воображении, чтобы затем воплотить пережитое впечатление в художественных образах, то он должен быть готовым к непониманию и одиночеству, ибо такова плата за талант, за то, чтобы быть не таким, как другие люди.
Сэму Фабельману действительно предстоит столкнуться с непониманием близких, особенно отца, который смотрит на увлечение кино как на что-то возрастное, что пройдет так же, как проходит потребность ребенка играть в игрушки, познавая мир посредством игры воображения, а не сурового реализма разума.
Режиссер, в чем-то солидаризируясь с притчами о взрослении «Последний киносеанс» Питера Богдановича и «Новый кинотеатр „Парадизо“» Джузеппе Торнаторе, в центре сюжета которых кино, способное служить укрытием от ненастья реальности тонким ранимым натурам, — мечтателям, поэтам, юродивым — уходит от ностальгии по навсегда прошедшей поре детства в размышления о том, что вообще такое кино и зачем оно нужно. Стивен Спилберг имеет на это право — он посвятил этому искусству почти всю свою жизнь. В пору, когда развлекательная составляющая кинозрелища максимально вытесняет какой-либо смысл из аудиовизуального произведения, его «Фабельманы», основанные на ранних годах режиссера, но восходящие к обобщениям общечеловеческого свойства, выглядят отрезвляюще современно. В деталях воссоздав интерьер своей юности, постановщик напрочь отказывается от модной сейчас стилизации, как бы говоря, что искусство должно не подражать прошлому, а осмысливать его.
Кино — не только уютный мир грез для Сэма Фабельмана, как для мальчишки из «Последнего киносеанса». Это его способ общения с миром. Только через кадры он способен выражать самого себя, свои мысли, страхи, чувства. В реальности неуверенный и боящийся как влечения к не в меру религиозной девушке, так и ребят-спортсменов, издевающихся над ним не только потому, что он еврей, но главным образом по причине собственной душевной бедности, неспособности выражать свою самость иначе чем через грубость, Сэм становится настоящим дирижером на съемочной площадке, уверенно держа контроль над ситуацией, переосмысливая и пересоздавая реальность. Но вовсе не как классический постмодернист, вроде Квентина Тарантино, для которого искусство — это лишь игра. Спилберг, будучи воспитанником классического Голливуда (не зря в сюжете появляется один из кумиров юного Стивена — Джон Форд, когда-то давший ему первые режиссерские советы), верит, что искусство может преображать реальность. Не только развлекать малообразованную чернь, но заставлять людей плакать, смеяться и задумываться о своей жизни — правильно ли все в ней и что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию.
К человеку нужно относиться выше его достоинства, как писал преподобный Исаак Сирин. Вот и в фильме Спилберга есть примечательный эпизод, многое объясняющий в его концепции. Подобно тому, как Лени Рифеншталь в своих знаменитых документальных поэмах 1930-х делала из нацистов сверхлюдей, пела гимн красоте и силе человеческого духа, равняя нацистов с героями античных мифов, юный Сэм Фабельман в своем документальном фильме о школьном празднике при помощи монтажа, главного орудия манипулирования смыслами, вывел в качестве образцового героя школьного хулигана. Лицезрение лучшей версии себя вызвало у того искреннюю реакцию, желание поговорить с Фабельманом и даже защитить его от своего неуравновешенного друга, которого Фабельман изобразил во всем его скотском ничтожестве. Искусство способно не только отражать жизнь, но и пробуждать душу, менять человека, указывая ему на образец, к которому нужно тянуться, но не при помощи занудных нотаций все знающих моралистов, а художественных образов, находящих отклик в самых сокровенных глубинах души.