ХОБОТ ВЛАСТИ ТУГОЙ: ЧЕЛОВЕК-СЛОН

Начинается «Человек-слон» с сюрреалистичной и страшной сцены родов. Вообще, важнейшим лейтмотивом фильма станет отношение героя к его матери, которая, в противоположность ему, «выглядела как ангел». Про образ ангелов в творчестве Линча можно было бы написать отдельный труд, но они всегда тесно переплетены с женскими фигурами. В этом фильме женщины раз за разом пугаются человека-слона и раз за разом проникаются к нему искренней симпатией, заботятся и утешают. Это почти всегда очень светлые и умиротворяющие фигуры.

Мужчины, напротив, приносят главному герою только страдания. Вполне очевидна оппозиция хирурга-гуманиста в лице доброго доктора Тривза (сэр Энтони Хопкинс) и всех остальных действующих в фильме героев. Цирковой антрепренер-алкоголик Байтс нещадно издевается над Джоном и считает его то ли своим рабом, то ли игрушкой. Между ними установлен наиболее явный тип властных отношений, который строится на подчинении и контроле. Охранник в госпитале не просто показывает человека-слона за деньги, но психологически насилует его, спаивает, травмирует. Он называет Джона другом и ведет себя будто бы дружелюбно, но на деле точно так же эксплуатирует экзотическую внешность пациента. Он олицетворяет более хитрый тип власти, который сегодня назвали бы абьюзивными отношениями.

Доктор тоже сначала использует несчастного в своих целях: он в первую очередь ученый, и он зачарован необычной мутаций, воспринимая Мэверика как подопытного. Это третий тип власти, более мягкий и граничащий с заботой, но основанный на столь же неравных отношениях. Человек-слон неизбежно оказывается жертвой не только потому, что беззащитен, но и потому, что окружающие его люди стремятся воспользоваться этим неравенством. Проще говоря, физическое уродство привлекает уродов моральных. Лишь когда пациент начинает говорить, доктор видит в нем человека с самосознанием и волей, видит в нем субъект, и с этого момента пытается облегчить жизнь Джона. Со временем «чудовище» обретает и в наших глазах агентность, прошлое, веру, чувства и голос. Как в «Зеркале» Тарковского: «Я могу говорить». Наиболее трепетным видится момент чтения молитвы, которую человек-слон вспомнил и, несмотря, на деформацию рта, смог облечь в слова. В этой сцене на наших глазах пробуждается, заново рождается его личность, спрятавшаяся глубоко в телесную оболочку после долгих лет мучений и невзгод.

Правда, за эволюцией идет резкий спад, когда Мэверика похищает Байтс и снова выставляет его на показ в цирке уродов, а в какой-то момент и вовсе сажает в клетку к обезьянам. Зверь должен жить с другими зверями. Джон, а вместе с ним и зритель, в этот момент сильнее всего ощущает контраст между жизнью в госпитале и этим животным существованием, полным отчаяния и несвободы. Из рабства его спасают, собственно, обитатели цирка (еще одни жертвы системы угнетения): лилипуты, великаны, сиамские близнецы и другие. Бедолагу возвращают в родные пенаты, где он продолжает общаться с высшим светом и собирать модельку католического собора, но что-то в Мэверике сломалось уже окончательно. В конце концов он решает уснуть как нормальный человек, в горизонтальном положении, и это приводит к его смерти, как бы доказывая, что нормальным человеком он никогда не был, хоть и всегда к этому стремился. Заканчивается картина также видением матери, но уже куда более одухотворенным, спокойным. Джон Мэверик обретает покой.

В этом фильме есть и много других проявлений власти. Вот потные, черные от сажи рабочие надрываются на улицах Лондона и в его фабриках. Вот двух яростно дерущихся женщин растаскивает в разные стороны толпа мужчин. Вот малолетний подручный Байтса получает от хозяина тумаки за неповиновение. А вот молодую девушку (вероятно, проституированную) против ее воли целует взасос богатый толстяк. Этот фильм позволяет очень четко понять, как можно разными способами нарушать личные границы человека: вопросами, прикосновениями, комментариями, приказами. Мы все живем в этом мире постоянного распределения иерархий и власти, она душит нас своим хоботом, но не дает умереть. Потому что в смерти есть парадоксальная свобода.

Фильм и сам, словно слон, крепко стоит на своих широких ногах. Он настолько прост и однозначен, что здесь нет ни лазейки для интерпретации, ни эпизода для трактовки. Короче говоря, это не тот Линч, которого мы любим и привыкли видеть. Это самый нормальный, в плане близости к норме, фильм. Обычно у режиссера спрашивают, зачем он снял «Дюну», но зачем он снял «Человека-слона»? Важно понять, что привлекло такого художника, как Линч, к столь простому сюжету (вспомним здесь, что через 20 лет он снимет «Простую историю»). Возможно, это был образ настолько страшного человека, что наш мозг отказывается верить в его существование. Образ классически противоречивый, как в песне: «на лицо ужасные, добрые внутри». Возможно, это был флер мрачной романтики вкупе с простой и душевной историей. Книга, послужившая источником информации о Мэверике, называется «Человек-Слон: Этюд о человеческом достоинстве». Речь идет не только о достоинстве одного конкретного человека, но о достойном отношении к человеку вообще, о человечности. Суммируя вышесказанное, это картина о том, что даже самые странные из нас — тоже люди, и все мы заслуживаем нормального отношения. Линч берет аксиому гуманизма и втискивается в нее со всеми своими кошмарными образами, тревожными бликами света, драматичными наездами камеры и невротическими звуками на фоне.

Все это было бы невозможно без актера, исполняющего главную роль под бесконечными слоями грима (каждый раз накладывать его нужно было от семи до 12 часов). Джон Херт играет того человека-слона, который противится своей театрально-балаганной сути. Он не желает никого развлекать, он желает познавать мир вокруг себя и нравиться людям (как и любой нормальный человек), он галантен и религиозен, он обходителен с дамами, он любит искусство. Все его поведение выражает одно: такой душе тесно в ТАКОМ теле. Джон словно пытается вырваться из этой неуклюжей оболочки, но каждый раз, до самого конца его ждет неудача. Херт играет своего тезку исключительно глазами и поворотами тела, насколько это позволяет огромное количество пенопластовых накладок. Даже нам, привыкшим к различным гуманоидам научной фантастики и кроненберговским чудовищам, человек-слон внушает целую гамму чувств, и это в равной степени заслуга гримера (Крис Такер) и актерского мастерства. По легенде, на нижней части многослойного костюма было написано: «Надеюсь, это того стоило». Еще как стоило.

Важно понимать, что работа Линча — продукт даже не своей эпохи, а представлений об эпохе давно ушедшей. Христианский гуманизм здесь прекрасно сочетается с рабством и издевательствами, потому что в глазах жестокосердных людей Мэверик скорее слон, чем человек. Сам факт того, что он живет в неволе и имеет своего хозяина, говорит о многом. Слон нем, безобиден и покорен судьбе. Сначала Джона-слона и вовсе принимают за имбецила, а значит, по меркам тех (и многих других) времен, и не совсем человека. Викторианская Англия как оплот колониализма и индустриализации показывает свое полное пренебрежение животным началом и Другим в целом в пользу «нормального», «рационального», и «прогрессивного». Дым паровозов и туман Альбиона застилает любую оптику. Все, кто хоть чуть-чуть не походит на человека, людьми не считаются — такая позиция применялась и к коренным жителям захваченных «владычицей морей» земель. В этом плане человек-слон, даже британским подданным, по своему статусу оказывается ближе к австралийскому аборигену, чем к англичанину. В его отношении применяются те же репрессивные механизмы, и его травят ровно до тех пор, пока он не возвещает громогласно: «Я не животное, я — человек!».