СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ БУРЖУАЗИИ: СУТЬ «ДОЛЬЧЕ ВИТЫ»

Первый эпизод основан на реальных событиях: продюсер фильма Серж Зильберман рассказывал Бунюэлю, как однажды у него не состоялся ужин с друзьями по причине того, что он сам об этом ужине забыл. Из этой простой истории и сложилась в последствие канва повествования: на протяжении экранного времени герои предпринимают множество попыток отобедать, но все они терпят крах, с каждым разом по все более безумным причинам. Мешают им прощание с телом хозяина ресторана непосредственно в самом заведении, военные маневры на заднем дворе, и отсутствие любых напитков кроме воды в модном заведении.

Несмотря на высокопоставленное положение персонажей фильма, довольно быстро складывается ощущение, что кроме светской трапезы их по-настоящему ничего не заботит. Кроме блюд или аперитивов им не о чем говорить друг с другом. Режиссер показывает, как представители буржуазии превратились в карикатуру на самих себя – в них не осталось ничего кроме пустой оболочки. Но даже себе они не интересны, важно лишь соблюдать условности и этикет, чтобы окончательно не погрязнуть в хаосе и бессмысленности бытия. Поэтому их разговоры, существующие только для заполнения неловкой тишины, часто прерываются посторонними шумами вроде сирены или выстрелов – так и во время финальных титров слышен один только невнятный шум.

Герои фильма ведут себя неестественно, а диалоги представляются совершенно картонными, что в очередной раз подчеркивает тотальную фальшь их жизненного уклада. Темы для разговоров, если они ненадолго отклоняются от обсуждения еды, выглядят нелепо и иллюстрируют внутреннюю пустоту и духовную нищету персонажей. Они не воспринимают красоту звучания виолончели, но сосредотачиваются на неприятной для них старости виолончелиста. Их интересует симпатичный солдат за соседним столиком, но совершенно не захватывающей оказывается его по-настоящему удивительная история о мистической встрече с покойной матерью. В основе мировидения героев – только внешнее и поверхностное, заглянуть вглубь для представителей буржуазии не представляется возможным.

Один из повторяющихся и наиболее занятных образов картины – шествие героев по дороге сквозь бесконечно длинное поле в абсолютной тишине. Возможно, так режиссер хотел показать постепенный уход капиталистического общества на задворки истории или просто запутать зрителя, привыкшего искать подтекст во всех его работах без исключения. Здесь сразу вспоминается сказка о Голом Короле, которая нередко получает новое прочтение в контексте реакции зрителей и критиков на авторское кино.

Прогулка эта забавна еще и полным отсутствием диалогов и коммуникации между персонажами – ведь ни еды, ни напитков в чистом поле не отыскать, а значит, беседовать в таких декорациях привилегированному классу вовсе не о чем.

Проход через поле в очередной раз повторяется и на финальных кадрах. Но в этот раз он происходит сразу после сцены расстрела, пусть и не реальной, а привидевшейся во сне послу вымышленной республики Миранда. Такая последовательность заставляет увидеть еще одно объяснение метафоре – путешествию героев по загробному миру.

Сложно представить фильм Луиса Бунюэля без обилия странных персонажей и их вызывающих поступков: в «Скромном обаянии буржуаии» есть и военные, открыто курящие марихуану; и бунтующая коммунистка, расставляющая на тротуаре заводные игрушки; и упомянутые проводы в последний путь хозяина ресторана непосредственно в одном из залов заведения.

Но особенного внимания заслуживает священник, решивший переквалифицироваться в садовника – ведь садовник когда-то убил его родителей. Связь здесь отыскать непросто, но гештальт удается закрыть, а история получает свое внезапно логическое завершение, когда священник, наконец, находит давнего врага и расправляется с ним. Правда, режиссеру изящно удается сохранить благородство героя: застрелив садовника, он этим спасает его от предсмертной агонии.

Дополняют повествование и мистические переживания солдата, которому мерещится то его давно погибший друг, то безвременно почившая мать. Постоянно встречаясь с мертвыми, он ощущает себя потерянным и переживает сильнейший экзистенциальный кризис, пытается справиться с призраками прошлого и чувством вины – однако никому из окружающих не интересны его проблемы. Образ солдата ярко контрастирует с посредственными и сплошь поверхностными разговорами главных героев, которые в принципе не способны задуматься о чем-то кроме удовлетворения базовых потребностей. Для представленных в фильме буржуа все мировые события являются ничем иным как незначительной декорацией к бесконечному и первейшему желанию набить желудок. И именно из-за невозможности реализации этого желания жизнь героев стремительно превращается в хаос, который находит отражение в сюрреалистических сновидениях.

Сон одного персонажа сменяется сном другого, а позже оказывается, что первый сон был лишь сном во сне. Так реальность окончательно ускользает от зрителя и укорачивается до крохотных передышек между мучительными ночными кошмарами. Красной линией сквозь сцены сновидений проходит идея оскорбления чести, реализованная через пощечину на глазах у высшего света или трапезу на сцене театра. Герои и в реальности беспокоятся только о сохранении лица, мнении окружающих, но никак не о собственных поступках и морали. Сцена же в театре ярко подчеркивает: жизнь персонажей картины – это лишь бесконечный нелепый спектакль, к тому же, бездарно срежиссированный.

Так и в последнем сне – сцена расстрела практически всех главных героев в момент их долгожданного ужина. А единственный уцелевший в этой мясорубке посол Миранды, наблюдая кровавую расправу над своими друзьями, малодушно тянется за куриной ножкой… именно так поступает он и проснувшись: отправляется к холодильнику и жадно пожирает холодное мясо.

И провожают тоже по ней. Мещане из фильма Бунюэля не могут существовать вне общепринятых условностей и не способны идентифицировать друг друга и самих себя без социально приемлемой униформы. Женщина не может заставить себя отобедать, потому что на ней пижама, а не выходное платье. Она же не узнает знакомого священника, переодетого в рабочий комбинезон. Желание соответствовать условным нормам, пожалуй, единственное, что по-настоящему заботит персонажей помимо еды и выпивки. Они узнают «своих» по манерам, одежде и пустой болтовне. И пуще огня боятся «чужих», особенно тех, в ком еще горит огонек настоящей жизни.