Кинотексты
Молодые авторы о кино
КАТЕРИНА КУКУШКИНА | 2 НОЯБРЯ 2023
КЛЕТКА ИЩЕТ ПТИЦУ: ГДЕ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
Фиксация жизни чеченских женщин на границе свободы и несвободы
КЛЕТКА ИЩЕТ ПТИЦУ: ГДЕ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
КАТЕРИНА КУКУШКИНА | 02.11.2023
Фиксация жизни чеченских женщин на границе свободы и несвободы
КЛЕТКА ИЩЕТ ПТИЦУ: ГДЕ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
КАТЕРИНА КУКУШКИНА | 02.11.2023
Фиксация жизни чеченских женщин на границе свободы и несвободы
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Малика Мусаева
Страны: Франция, Россия
Год: 2023
Фильм Малики Мусаевой весь обращен внутрь себя. Несмотря на сосредоточенность взгляда на этническом поле, он не медитативен, как это обычно бывает при знакомстве с локальным кинематографом (вспомним недавно возникший феномен якутского кино, чей мистицизм своевольно чарует). «Клетка ищет птицу» жестоко играет с чувством безмятежности. Тяжесть контекста, который невозможно игнорировать, будет сопутствовать кадрам бескрайних холмов Северного Кавказа с самых первых секунд фильма. При том, что режиссер нисколько не диктует катехизис, что хорошо / что плохо в собственном культурном пространстве. Ибо не положено.
Соответственно и высказывание женского чеченского кинофильма получилось негромким. Но не все важные идеи требуют громогласного заявления. Иногда и шепот может пробить до мурашек, как в случае с «Клеткой ищет птицу». История о несопоставимости безграничной природы с ограниченными в свободе воли женщинами Чечни сделана тихо и в то же время неприкаянно. Только воздушность и дымчатость картинки нейтрализует эту мятежность.
Страны: Франция, Россия
Год: 2023
Фильм Малики Мусаевой весь обращен внутрь себя. Несмотря на сосредоточенность взгляда на этническом поле, он не медитативен, как это обычно бывает при знакомстве с локальным кинематографом (вспомним недавно возникший феномен якутского кино, чей мистицизм своевольно чарует). «Клетка ищет птицу» жестоко играет с чувством безмятежности. Тяжесть контекста, который невозможно игнорировать, будет сопутствовать кадрам бескрайних холмов Северного Кавказа с самых первых секунд фильма. При том, что режиссер нисколько не диктует катехизис, что хорошо / что плохо в собственном культурном пространстве. Ибо не положено.
Соответственно и высказывание женского чеченского кинофильма получилось негромким. Но не все важные идеи требуют громогласного заявления. Иногда и шепот может пробить до мурашек, как в случае с «Клеткой ищет птицу». История о несопоставимости безграничной природы с ограниченными в свободе воли женщинами Чечни сделана тихо и в то же время неприкаянно. Только воздушность и дымчатость картинки нейтрализует эту мятежность.
Безмятежной птицей здесь выступает юная героиня Яха (Хадижа Батаева), которую так и тянет лететь, стоя на горе близ села Аршты — родина непрофессиональной актрисы и всей актерской команды. Именно там, в таком знакомом до трепета краю проходил весь съемочный процесс. Взаимоотношениям персонажей с природой здесь отдано очень много акцентных точек. Кажется, что драматургическая канва фильма выражена слабо в пользу идеи всепоглощающего единства природы, где существование человека проходит в равновесии со средой. В скромной рамке кадра 16:10 муравейные фигуры девочек — Яхи и ее подруги Мадины (Мадина Аккиева), бегут от левого угла кадра к самому центру поля, усеянного ни чем иным, как трын-травой — настолько беззаботна жизнь одиннадцатиклассниц. Лежа на омерзвлевшей земле, подруги загорают под бледным кавказским солнцем и строят планы на собственное будущее, которое пока еще могут себе позволить.
Вместо музыки — шум ветра. Звуки воспринимаются осязательно, чувствуется и разряженный горный воздух, и холод, не проступающий через теплые жилетки героинь. Звонкий смех подружек трескается об экранный барьер, закупорив их наслаждение моментом в трогательный сувенир. Так же чист и прощальный плач Яхи с родным краем, каждая слеза отстукивает свою ноту, скатываясь стрункой по детской щеке и падая на заснеженный холм. Так же проникновенны и воздыхания ее матери (Рита Мержоева) внутри безмолвного дома, где говорят только скрипы половиц. Детальная проработка звука заменяет не только музыкальную партитуру, она становится смыслообразующей частью фильма, без которой не чувствовалась бы затаенная атмосфера смиренного уклада жизни. Сосредоточенность на звуке уходящей секунды как желание женщин прислушаться к шепоту собственного сердца.
Вместо музыки — шум ветра. Звуки воспринимаются осязательно, чувствуется и разряженный горный воздух, и холод, не проступающий через теплые жилетки героинь. Звонкий смех подружек трескается об экранный барьер, закупорив их наслаждение моментом в трогательный сувенир. Так же чист и прощальный плач Яхи с родным краем, каждая слеза отстукивает свою ноту, скатываясь стрункой по детской щеке и падая на заснеженный холм. Так же проникновенны и воздыхания ее матери (Рита Мержоева) внутри безмолвного дома, где говорят только скрипы половиц. Детальная проработка звука заменяет не только музыкальную партитуру, она становится смыслообразующей частью фильма, без которой не чувствовалась бы затаенная атмосфера смиренного уклада жизни. Сосредоточенность на звуке уходящей секунды как желание женщин прислушаться к шепоту собственного сердца.
Сердце подруги Яхи Мадины очаровано мыслью о замужестве с местным молодым мальчишкой, положившим на нее глаз с первой же встречи на проселочной дороге. Чеченские мальчики-подростки здесь живут в собственной коммуне, разъезжая по песчаным ухабам на заниженной тачке в поисках приключений и невест, в свободное от учебы время не прочь погонять дворовый футбол и поиграть в суровых чеченских дядь, восклицая «стреляй из автомата, стреляй!» Это в порядке вещей настолько, насколько кино может передать обыденность таких событий посредством ручной камеры, подтягивая ощущение действительности и случайности происходящих встреч. И все же ребята беззлобны, поскольку осознают закономерность их бытия. Мадина станет женой, но право на женитьбу остается за юношей.
Главной проблемой становится неспособность Яхи встроиться в эту закономерность традиционного уклада общества в родном селе. Девушка — свидетель несчастья своей матери в семье. Историю взаимоотношений зрителю выдает не иллюстрация чеченских «сцен из супружеской жизни», но тихий разговор двух женщин на кухне с приглушенными всхлипываниями, который куда подробнее отвечает на все сопутствующие вопросы о женской доле. Любовь невозможно ни воспитать, ни выдрессировать. И покуда мотив жертвенной любви привит здесь не одним поколением, то жертвам остается только посочувствовать в утрате собственного «я». Яха же до последнего не готова мириться с надвигающейся клеткой и стремится всеми способами сохранить энергию своей самобытности. Но все же воля ее от рождения ограничена, и она борется за нее так, как может. Девушка импульсивно считывает деньги из семейной заначки на дорогу, едет в разбитой такси-легковушке, ежечасно собственными руками подталкивая ее на встречных выбоинах. Далеко она не уедет, и вся авантюра прекратится уже на автовокзале, на точке схода двух культур — в фильме на чеченском языке здесь впервые можно услышать русскую речь.
О том, что это женское кино, говорит также и скудость экранного времени на показ мужчин в кадре. Иногда для обозначения присутствия героя достаточно показать в небольшой части кадра силуэт с выпирающей кавказской бородой — настолько сильно и специфично влияние сильного пола на судьбы девушек. Яха больше не потворствует искаженной природе сознания в пользу несвободного, но знакомого и понятного быта. Выйти замуж за кого бы нибудь, чтобы чувствовать себя в мнимой безопасности, потому что прятки в стоге сена вместе с подругой уже больше не защищают от надвигающейся взрослой жизни. В финале нет ни катарсиса, ни хэппи-энда, ни осадка трагического — только говорящее молчание. Горячий бунт молодой души, мятущейся в поиске своего места, в итоге смиренно стихает. Героиня снисходит до скромного, произнесенного вслух желания, разрезающего комнатную тишину: «Мама, я хочу его полюбить».
Главной проблемой становится неспособность Яхи встроиться в эту закономерность традиционного уклада общества в родном селе. Девушка — свидетель несчастья своей матери в семье. Историю взаимоотношений зрителю выдает не иллюстрация чеченских «сцен из супружеской жизни», но тихий разговор двух женщин на кухне с приглушенными всхлипываниями, который куда подробнее отвечает на все сопутствующие вопросы о женской доле. Любовь невозможно ни воспитать, ни выдрессировать. И покуда мотив жертвенной любви привит здесь не одним поколением, то жертвам остается только посочувствовать в утрате собственного «я». Яха же до последнего не готова мириться с надвигающейся клеткой и стремится всеми способами сохранить энергию своей самобытности. Но все же воля ее от рождения ограничена, и она борется за нее так, как может. Девушка импульсивно считывает деньги из семейной заначки на дорогу, едет в разбитой такси-легковушке, ежечасно собственными руками подталкивая ее на встречных выбоинах. Далеко она не уедет, и вся авантюра прекратится уже на автовокзале, на точке схода двух культур — в фильме на чеченском языке здесь впервые можно услышать русскую речь.
О том, что это женское кино, говорит также и скудость экранного времени на показ мужчин в кадре. Иногда для обозначения присутствия героя достаточно показать в небольшой части кадра силуэт с выпирающей кавказской бородой — настолько сильно и специфично влияние сильного пола на судьбы девушек. Яха больше не потворствует искаженной природе сознания в пользу несвободного, но знакомого и понятного быта. Выйти замуж за кого бы нибудь, чтобы чувствовать себя в мнимой безопасности, потому что прятки в стоге сена вместе с подругой уже больше не защищают от надвигающейся взрослой жизни. В финале нет ни катарсиса, ни хэппи-энда, ни осадка трагического — только говорящее молчание. Горячий бунт молодой души, мятущейся в поиске своего места, в итоге смиренно стихает. Героиня снисходит до скромного, произнесенного вслух желания, разрезающего комнатную тишину: «Мама, я хочу его полюбить».
«Клетка ищет птицу» не стремится к конкуренции на общем поле современной отечественной киноиндустрии, да и в общем-то не нужно приписывать спекуляцию на конфликтах чеченского региона режиссеру, столь глубоко погруженному в травму своего народа. Сокуровская школа, где Малика Мусаева по-настоящему выросла при своем мастере, учит говорить и думать о человеке в первую очередь перед тем, как взяться за хладнокровное искусство кино. И любовь к человеку диктует стремление его спасти любым возможным способом. Малика все же дарует шанс выпорхнуть из «клетки» женщинам всех возрастов. И пусть эта идея обрамлена в заключительную сцену побега матери Яхи с маленьким сыном, она обнадеживает существование тех, кому близка или знакома трагедия внешней несвободы, сопутствующей с безграничной и безвременной свободой внутри. Но выход из клетки пока предстает только один — бежать и прятаться.
Редактор: Сергей Чацкий
Редактор: Сергей Чацкий
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Поддержать «Кинотексты»
Любое Ваше пожертвование поможет развитию нашего независимого журнала.
