Во-первых, стоит ли за фильмом что-то кроме банальной технофобии и неолуддизма? Определённо, нет. Конечно, основной посыл Цукамото зациклен на том, что индустриализация убивает цивилизацию, технологии всё глубже проникают в наши жизни, а машина вскоре заменит человека. Эту пессимистическую и до сих пор актуальную идею затем воспроизведут (тогда) братья (сейчас — сестры) Вачовски в «Матрице» — в апокалиптическом образе труб и проводов, поглотивших планету. Помимо глобального страха «Тэцуо» исследует психологию жертвы, рисует пейзаж Токио 80-х и погружает зрителя в чисто японское восприятие катастрофы. Фильм можно трактовать как притчу о том, что глубоко в каждом из нас живёт монстр, или как высказывание о форме и содержании — в любом случае его феномен будет многогранным.
Во-вторых, можно ли назвать «Железного человека» оригинальным произведением в полном смысле этого слова? И да, и нет. Сам автор
признаётся, что на него сильно повлияли «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта и «Видеодром» Дэвида Кроненберга. Влияние «Акиры» Кацухиро Отомо режиссёр отрицает: мол, выходили в одно время, но одноимённая манга Отомо увидела свет гораздо раньше, поэтому одинаковые имена главных героев — просто совпадение. При желании здесь можно увидеть и невидимую руку Линча с его «Головой-ластиком», напоминающей опус Цукамото (правда сюрреализм здесь заменяется гиперреализмом). С другой стороны, все мы находимся под влиянием чего-либо, и нет художника, которого бы не вдохновляло чужое искусство: тот же Кроненберг вырос из прозы Уильяма Берроуза. К тому же, психоделический хаос борьбы железа и плоти обнажает режиссёрский почерк, не лишённый визуальных находок. Трясущаяся камера, вид от первого лица, рваный монтаж, пробежки по улицам, припадочные танцы персонажей и многое другое — вполне оригинальные приёмы, дающие в результате уникальное для того времени кино.
Наконец, в-третьих, в праве ли мы утверждать, что мысли и образы в фильме не развиваются, хотя могли бы? Определённо, да. Хотя «Тэцуо» и вырос из короткометражки «Странное существо обычного размера» и зачем-то обзавёлся альтернативными
сиквелом и
триквелом, его можно рассматривать как цельное единичное высказывание. В нём темы не развиваются с постепенным проникновением железа в организм. Почему техническое начало, обычно ассоциируемое со стерильной чистотой, вдруг ведёт себя как болезнь? Почему Технофетишист умеет управлять металлом? Почему трансгрессия главного героя происходит столь прямолинейно? Нет ответа. Может быть, это неслучайно, ведь ключевой образ картины — тупик. Буквальный, как в сцене погони на вокзале, или в виде метафорического приговора нашей цивилизации.