В фильме Кассаветис часто пренебрегает логикой повествования, сохраняет незамысловатость сюжета, не пытаясь его развить. Сценарий прописан слегка и отталкивается от личности героев, а не наоборот, как тогда было принято. Диалоги он зачастую заслоняет легкой джазовой музыкой, под которую герои фильма спорят о том, чего нам не дано услышать. (На озвучивание картины ушел год, при этом понадобились сурдопереводчики: диалоги во многом были сымпровизированы и их попросту забыли записать – первую ленту режиссера пришлось читать по губам.) Фильм от этого не только не портится, а, напротив, становится легче и тоньше. За ним необременительно наблюдать, но при этом главное – то есть живые человеческие эмоции – режиссер не упускает и зорко держит под прицелом. Благодаря им кино выглядит гораздо искреннее, чем большая часть голливудской продукции того периода (да и сегодняшней, в общем-то, тоже). Именно этой своей живостью, отсутствием заученных движений и фраз фильм обратил на себя внимание и стал, что называется, «вехой» в истории кино. За его героями чувствуются простые люди: их проблемы не фатальны, но мучительны так же, как камень в крепко зашнурованном ботинке, и так же узнаваемы, как наши ежедневные промахи.