Лента Куросавы стала этапной работой в истории мирового кинематографа. Во-первых, «Расёмон» задал новое направление, в котором продолжил движение кинодетектив. Переработав правила, которым следовали в своих произведениях Викторен-Ипполит Жассе, Луи Фейад, Рене Клер и Тод Браунинг (чёткое деление героев на положительных и отрицательных, отсутствие намёков на сверхъестественное, один, использующий методы дедукции и зачастую выражающий авторскую позицию, главный герой, одновариантное толкование мотивов убийцы), режиссёр прибегнул к уникальным для того времени методам. Он задействовал контражур с настоящим солнцем в виде источника света, а определенные сцены снимал в одно и то же время на разные камеры (в фильме 407 монтажных склеек, больше, чем в любой другой ленте той эпохи) — при монтажно-тонировочных работах это позволяло легко менять местами эпизоды, сохраняя при этом целостность сцен.
«Расёмон» принёс мировую славу композитору Фумио Хаясаке. С Куросавой его объединяла не только работа, но и многолетняя дружба. Вдохновившись «Болеро» Мориса Равеля, Хаясака написал по-восточному загадочный, наводящий на размышления саундтрек.
Про свой тринадцатый фильм Куросава говорил: «Я всегда любил немые фильмы и хотел воссоздать их красоту. Как мне помнится, я размышлял об этом в следующем ключе: одна из техник современного искусства — упрощение, и поэтому я должен упростить этот фильм».
Действительно, внешняя простота «Расёмона» очень удачно контрастирует с мыслями, заложенными в картину. Постановщик показывает, что зло может прятаться в любом месте, а человек по природе своей порочен. Это проявляется в сюжете и подчёркивается при помощи метафор. Так, например, синонимом человеческих изъянов здесь оказывается чёрный дождь. Он плотной стеной окружает рассказывающих историю главных героев и «размывает» правду. Чтобы его капли были заметны и на дальнем плане, Куросава и его съёмочная команда подкрашивали воду из дождевых машин чернилами.
Напротив, свет в ленте имеет дуалистическое начало. В одних моментах он символизирует добро, в других — грех. Всё зависит от того, как интерпретировать идею автора. С одной стороны, сцена, в которой Масако отдаётся разбойнику, разворачивается при ярком солнечном свете. С другой, её морально-нравственное падение завершается при заходе солнца. Силе этой гипотезе должен был добавить снимавшийся вне студийных павильонов финал картины, который, по задумке режиссёра, продемонстрировал бы двойственность человеческой души. Но бригада Куросавы так и не дождалась грозовой тучи. В результате ясная погода придала сцене излишний оптимистический окрас.