Очередная передышка выпала на долю ПТА в 2014-м, когда в его светлую голову взбрела мысль об экранизации Томаса Пинчона — видного постмодерниста-параноика, последнее официальное фото которого датируется пятидесятыми годами. Грядущий проект наградили именем книги-первоисточника — «Врожденный порок». Намеченный план по преображению плутовского романа с терпким привкусом неонура в «Большого Лебовски по-взрослому» Андерсон осуществил в свойственной ему манере, однако далеко не безукоризненно.
С одной стороны, Лос-Анджелес семидесятых переехал на большие экраны в максимально аутентичном виде. Вспоминается олтменовское «Долгое прощание», при просмотре которого особо впечатлительный зритель мог вылавливать ноздрями соленый морской воздух, с той лишь разницей, что во «Врожденным пороке» этот аромат скрашивают одуряющие нотки марихуаны. Словом, достойный представитель кинопроизведений, взявшихся визуализировать США, охваченные отголосками эпохи хиппи — царства наркоманов, дураков и бездельников.
С другой стороны, совершенно номинальная детективная составляющая истории, рассказывающей о трудовых буднях любителя частного сыска Ларри «Дока» Спортелло, запланировано скомканная и неоправданно запутанная, дисгармонирует с сексуальными метафорами, потешными отсылками на христианские притчи и «прочим символическим». «Врожденный порок» — фильм, для комфортного просмотра которого надобно дополнительно выделять опытного трип-ситтера, ибо чистейшая аналоговая картинка с материями коленкора «между строк» соотносятся со скрежетом зубовным.
Тем не менее, попытку предлагаем считать скорее удачной, нежели обращенной в никуда. Андерсон лишний раз поупражнялся в ваянии прекрасного. Во-первых, приоткрывая «национальный эпос», наиболее ярко представленный в «Нефти», с солнечной стороны, вместо драматического эффекта озаряющей зрителя лучами придурошной трагикомедии. Во-вторых, филигранно передав чувства и эмоции той прослойки американского социума, что так и не протрезвела после декады Вудстоков, забойных сходок на улицах Сан-Франциско и студенческих попоек в заповедных лесах Монтаны.
Последнюю на сегодняшний день картину ПТА прокатывали три года назад. «Призрачная нить» примечательна не только ворохом всевозможных наград, в число которых входит шесть номинаций на «Оскар», и возвращением Дэниела Дэй-Льюиса на главную роль. Пол самолично взялся за киноаппарат, заказал Джонни Гринвуду саундтрек понежнее, под стать бархатной атмосфере английского Модного Дома пятидесятых, и преумножил ценный опыт, полученный на съемках «Мастера». В разрезе не только производственном, но, в особенности, литературном.
История неоднозначной, а порою и леденящей кровь любви виртуозного кутюрье Рейнольдса Вудкока и его музы из «сословия половых» Альмы одновременно превозносит и конфликт, и страсть. Переживания талантливого ремесленника, платья которого пользуются бешеной популярностью среди светских львиц Лондона, человека импульсивного и в то же время хрупкого, продиктованы душевными болячками проистекающими из далекого детства. Что неудивительно, внутренний мир Вудкока, привыкшего контролировать каждую свободную секунду, окруженного гиперопекой со стороны делового партнера в лице старшей сестры, постоянно находится в конфронтации с токсичными проявлениями материнского начала со стороны Альмы.
Итог: скачущие словно показатели кардиографа у страдающего аритмией пенсионера, любовные интеракции дуэта главных героев на поверку оказываются нескончаемой борьбой двух групп психических комплексов различной природы. Андерсон заметно углубил концепцию «утилитарных персонажей» и сосредоточился на вопросах межполовой химии. Он не только модернизировал свою сценарную методику, подразумевающую монополию на зрительские ожидания ценой табу на использование однозначных повествовательных конструкций, а также широко высказался на душещипательную тему: «Как правильно уживаться с женщиной под одной крышей и не встретить старость в Кащенко».
Потому-то призрачную нить в «Призрачной нити» найти категорически непросто. Стежок за стежком Пол, подобно швецу уровня Вудкока, прячет намеки, либо растворяя ключевые диалоги в медитативной ритмической картине, либо облачая их в шикарный бальный костюм из щегольского широкоформатного изображения, текстурного экранного «зерна», уже ставшего фирменным тусклого цветокорра и элегантных движений камеры, даже такому локальному рассказу предающих аристократической величавости.