НАПОЛЕОН: БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ

Попытаться описать сюжет «Наполеона» — все равно, что составить краткий пересказ учебника истории. Классическая отправная точка — Великая французская революция. Тот самый момент, давший начало новому витку европейского развития и трамплин для восхождения одного потрепанного корсиканца вверх по карьерной лестнице. Спойлер ли, что заканчивается фильм вместе с жизнью своего главного героя — в смиренном одиночестве на острове Святой Елены? При просмотре байопика, в данном случае всецело репрезентирующего слово «исторический», сложно надеяться на неожиданные сюжетные повороты или плот-твист в финале. Все, что требуется искушенному зрителю — это всего лишь занимательный рассказ о том, о чем он уже знает. В меру изобретательный, чтобы не дать ему заскучать, но аккуратно обобщенный, чтобы не вызвать лишних возмущений. Задача не из простых. Но если сразу на двух стульях усидеть не удастся, то хотя бы один из них должен сделаться мягчайшим креслом, способным удерживать внимание зрителя на протяжении без малого трех часов. Казалось бы, уж точно не самая специфичная задача для Ридли Скотта, безусловного мастера больших и зрелищных кинокартин.

Как в фильме, события которого охватывают несколько десятилетий, можно создать у зрителя ощущение хода времени? Ну, помимо чередования ключевых эпизодов повествования, разумеется. Довольно рискованный, но зачастую оправданный шаг — прибегнуть к смене актеров, тем самым наглядно демонстрируя смену возраста персонажей. Однако использование данного метода вряд ли будет разумным, если приглашенные на главные роли актеры играют ключевую роль в основном замысле и замене не подлежат. И что же остаётся делать в таком случае? Пожалуй, необходимо обратиться к гримерам и костюмерам, для которых внешние трансформации — обычное дело, а разнообразие костюмов позволит подчеркнуть изменения в жизни персонажей. И в «Наполеоне» визуальная проработка образов героев, безусловно, вызывает восхищение. Не каждый день зрителю предоставляется шанс увидеть на большом экране то, что в обычное время красуется на луврских полотнах. И точность к мельчайшим деталям вышивки на консульском жакете удивляет с той же поразительной силой, как и его владелец, социальная неловкость которого одинакова и в первые годы существования Первой Французской республики, и в последние месяцы перед падением Первой империи. Довольно глупо упрекать исторических персонажей в отсутствии личностного роста, они — лишь отголоски некогда принятых настоящими людьми решений, знание о которых дошло до современности, да и в целом характер человека вовсе не всегда претерпевает изменения в течение жизни. Вот только «Наполеон» Скотта не позиционируется как исторический фильм. И зрителю довольно сложно поверить, что человек, некогда дрожащий от страха, подбираясь к вражеским пушкам в Тулоне, с таким же эмоциональным отчаянием лично бросится под мушкеты уже при Ватерлоо. И это все тот же самый человек, что сумел объединить против себя все сильнейшие европейские государства того времени. Персонажи уже не отголоски, а карикатуры. Герои фильма не обязаны вызывать симпатию у зрителя, но, если оказываются в эпицентре демонстрируемой истории, то должны хотя бы попытаться удержать интерес смотрящего. Если сюжет фильма охватывает несколько десятилетий, полных самых ярчайших событий, спровоцированных как минимум нетривиальными людьми, достаточно странно превращать их в набор характерных стереотипов. Зритель требует зрелищ. Сцены баталий, даты которых запечатлены в памяти со времен школьной скамьи, не удержат от желания посмотреть на часы, если сцены «мира» так и останутся в рамках вынужденного проговаривания вслух исторических фактов.

И все-таки в фильме «Наполеон» очень хочется вернуться к самому Наполеону. Приглашение на роль французского императора Хоакина Феникса кажется крайне символичным решением, ведь именно роль императора римского в другом «неисторическом» фильме Скотта в свое время всецело раскрыла талант тогда еще молодого актера. И образ Наполеона кажется не менее интересным для реализации. Это та самая уникальная актерская возможность сыграть личность исторического масштаба, фигура которой достаточно неоднозначна, чтобы в качестве центральной выбрать наиболее любопытную ее черту и обязательно привнести в нее что-то свое. Какие характерные черты стали ключевыми у Наполеона Хоакина Феникса? Кажется, бесхарактерность и неуверенность в себе. И подобный подход, разумеется, не является заслугой актера. Это Наполеон не Феникса, а Скотта, который, так и не разобравшись в вопросе самоидентификации — это и не байопик, и не исторический фильм, и не драма о триумфе и падении одной жизни, и не зрелищный фильм про войну — предпочитает остановиться где-то на уровне низкопробного женского романа. Если батальные сцены отпугивают однотипностью и слишком заметным CGI, а личность почему-то не желает рефлексировать над своими победами и поражениями, остается только вытащить на передний план историю о любви. Да только даже с этим, казалось бы, столетиями оттачиваемым в искусстве подходом что-то идет наперекосяк. Венценосный герой-любовник пылает страстью, но так до конца и не понимает, что с ней делать. Трагедия с отсутствием наследника находит решение столь же поспешно, сколь и вводится в повествование. Даже несчастная Жозефина, несчастно вступившая в брак по расчету, снова несчастна, когда этот брак приходится несчастно расторгнуть. От Наполеона Хоакина Феникса хочется ожидать если не второго императора Коммода, то хотя бы человека, имевшего наглость заявить всему миру о себе и перевернуть правила игры, а получаешь незрелого ребенка, каким-то чудом проложившего свой путь от Египта до острова Святой Елены. Наполеон Ридли Скотта не обещает что-то конкретное, а в итоге предлагает все, везде и сразу, а значит — ровным счетом ничего.