МАЯК: БЫТОВОЙ СЮРРЕАЛИЗМ

На побережье штата Мэн, под светом мистического маяка исполняют ритуальный танец тел два Томаса — бывалый моряк Уэйн и его подопечный Говард, скрывающийся под именем Эфраима Уинслоу.

В фильме Роберта Эггерса «Маяк», кадрах квадратного формата, отсылающих к творчеству Альбрехта Дюрера и Саши Шнайдер, снятых на черно-белую пленку, демонической игре предвкушающего Уиллема Дефо и страдающего Роберта Паттинсона читается попытка разгадать загадку Вселенной, понять, из чего она состоит.

Оказывается, населяют её тела и вещи с одинаковым онтологическим статусом. Чайки, люди, камни, бревна, всевозможные отвратительные «abjects» и, собственно, маяк — обитатели одного мира, связанные негласными узами доисторического Закона. Око за око — жизнь за жизнь.

Герои фильма прибывают на забытую богом скалу и вступают в должность «смотрителей» маяка — на этом смысл их миссии заканчивается. Они и сами забывают (или не знают), зачем и почему находятся здесь. В череде повседневных бытовых обязанностей (покраски маяка, готовке ужина или уборке), физического самоудовлетворения, споров и тостов два Томаса теряют счёт времени и самих себя. От них остаются одни тела, поверхности. Но принадлежала ли им телесность?

Два героя на протяжении фильма рассматривают друг друга, вглядываются в зеркало — Эфраим раскрывает Томасу своё истинное лицо и тоже становится Томасом, а в итоге — завладевает телом напарника, устанавливает власть.

Телесность героев — социокультурная определенность присутствия в мире — располагается в диапазоне от берега до берега Новой Англии. Она типична для XIX века. В ситуации культурной и физической изоляции (персонажи живут лишь работой, долгом или мечтами о «лучшей доле») даже такую неспецифическую телесность Томасы утрачивают, то есть, выражаясь словами психиатра Яна Хенрика Ван Ден Берга [1], забывают «тело, которое есть человек». Вместо него герои обретают «тело, которое человек имеет», другими словами — орудие. А использовать его можно только одним способом — агрессивным.

Специфика хоррора/триллера в «Маяке» раскрывается в контрапункте: кажущийся безграничным простор морской глади и неопределенный смысл, вкладываемый авторами в вещи-явления, пугают сами по себе, а динамика отношений героев ставит в тупик, предварённый дорожкой из саспенса. Напряжённая замкнутость общения персонажей сменяется живым принятием, напоминающим затишье перед бурей, которое в финале выливается в сражение за маяк и репутацию.

В пространстве фильма режиссера нашумевшей «Ведьмы» все равны по крайней мере в смерти: и Уэйн, прикоснувшийся к таинству обладания маяком, и Говард, оказавшийся жертвой неспособности слиться с природой и уважать Закон. В этом контексте Томасы (и зрители) выходят за пределы мира повседневности, обезличенного пространства социальных ролей и сталкиваются с опытом потрясения. А значит — становятся символами. Чего же конкретно?

Дырки в матрасе, русалки на размытом волнами берегу, бушующего моря, маяка — запретного знания, которое, вестимо, опасно и бессмысленно, как и попытки установить определенную расшифровку символике современного киносюрреализма.