Неблагодарное это дело облекать киноискусство в форму рейтингов и топов, от которых сейчас ломится Интернет. Искусство невозможно проранжировать, а в создании списков «лучших», «худших», «самых…» лежит лишь утилитарное намерение сделать справочник для быстрого киноликбеза. И, кажется, мы стали осознавать скудность такого метода знакомства с кинематографом. Ориентироваться на статьи а-ля «Топ-11 фильмов, после которых передумают разводиться даже те, кто уже подал документы» (и я не шучу — в этом списке «Анна Каренина»!) стало как минимум не солидно. Но иногда случается так, что списки фильмов претендуют на, так скажем, искусствоведческую ценность — когда мастер перечисляет тех, кого он сам признает мастерами. Правда, зачастую такие составленные самими режиссерами списки своих «самых…» не помогают изучить корни авторского стиля (если это не такой любитель боевиков и вестернов, как Тарантино, конечно). Поэтому то и дело мелькающие в новостной ленте списки любимых картин популярных режиссеров являются лишь еще одной дозой краткости и информативности в нашей перманентной рейтинговой абстиненции.
Иной представляется подборка Андрея Тарковского. Несмотря на разнообразие избранных картин, список его фаворитов является цельным эстетическим выбором. Фильмы Брессона, Бергмана, Мидзогути, Бунюэля, Пазолини объединены религиозной тематикой и метафизическим пафосом. Картины Феллини, Антониони, Куросавы наполнены такими же как у Тарковского живописными кадрами с такими же одинокими героями. Родство авторского видения перечисленных режиссеров очевидно.
Есть в списке Тарковского и другая лента, в которой можно разглядеть корни особого драматического решения его фильмов. В «Великой иллюзии» Жану Ренуару удалось рассказать о войне, не показывая саму войну. С этим же приемом мы сталкиваемся в фильме о родине без нее в кадре («Ностальгия»); в фильме, где опасность подстерегает героев на каждом шагу, но ни разу не проявляет себя («Сталкер»); в фильме о Боге, где он обнаруживается только в безбожии («Андрей Рублев») и, наконец, в фильме о детстве, где его отобрали («Иваново детство»)? Этот прием наделяет картины Тарковского особым метафизическим свойством и позволяет режиссеру внедрять в них фрагменты снов, фантазий, воспоминаний, которые оказываются островками истинной темы фильма. И поэтому, мне кажется, что Тарковский является хорошим поводом для того, чтобы поговорить о «Великой иллюзии», как о забытом кино, но постоянно дающем о себе знать в творчестве мастера.