НАВСИКАЯ ИЗ ДОЛИНЫ ВЕТРОВ: НАВСИКАЯ, МОЯ ЛЮБОВЬ

Легкая ирония заключается в том, что аниме вышло именно в 1984 году. Духом антиутопии тут и не пахнет, ведь вместо тотального контроля — тотальная вольница и анархия. Постапокалипсис в сочетании с фэнтези дают тот уникальный и запоминающийся мир, который так любят японские аниматоры и их зрители. Да и сами 80-е — расцвет классической анимации («Босоногий Гэн», «Акира», «Могила светлячков»), еще не развращенной пошлыми веяниями поп-культуры. Скажем даже, старая школа. При этом в исторической памяти Японии все еще ноет рана бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, а также экологических катастроф, произошедших на островах в 50-е и 60-е, поэтому вопрос бережного отношения к природе стоял особенно остро (и за половину века ничего особо не изменилось).

Вместе с тем, как феникс возрождается из пепла, а зола пожара служит удобрением новой флоре, природа способна к возрождению и самоочищению. И даже ослепительно красивый и смертельно опасный Лес — попытка природы исправить ошибки человечества, очистить планету. Неслучайно главный макгаффин сюжета — Титан — органическое воплощение отнюдь не мирного атома, тысячу лет назад превратившего мир в выжженную пустошь. Как и многие японские ленты, «Навсикая» представляет собой чистой воды алармизм — предупреждение об опасности столь мощного оружия. И потому наибольшее отвращение вызывает наиболее комичный персонаж мультфильма — Куротава, руководящий подготовкой Титана к вылуплению. Такие вот бравые идиоты и сбросили в свое время ядерные бомбы на Японию.

В «Навсикае» же все обошлось: недоношенное чудище расплавилось спустя пару минут жизни и не успело толком навредить сносящей все на своем пути лавине жуков. Природа победила органическую машину войны и выявила важную дихотомию мультфильма: практически все технологии здесь служат смерти и разрушению, создавая мощную антитезу с миром природы и Леса. И то и другое в равной степени смертоносно, но мы, уронившие нижнюю челюсть зрители, все равно сопереживаем природному началу, потому что оно парадоксальным образом более справедливо. Уникальный случай, когда к антропоморфной форме жизни сострадания меньше, чем к инсектоидной.

Самое интересное, что Миядзаки смог вклинить в этот панцирно-хитиновый, заросший плесенью микрокосм свою безграничную любовь к стихии ветра и полетам; большая часть картины проходит в воздухе, между небом и землей. Этот момент для понимания картины так важен, что даже вынесен в ее название, и о нем стоит поговорить более подробно.

В этом вымышленном мире ветер очищает воздух от грибка и позволяет жителям долины свободно дышать без противогаза. Пока человек подчинял стихию, стихия подчинила себе человека. Навсикая летает на своем глайдере как вольная птица, и в этом ее отличие от простых смертных или огромных неповоротливых военных кораблей. Она свободна от законов физики, предрассудков и традиций, власти государства. И вместе с ней в воздухе летают жуки — часть природы и порой даже пейзажа, воплощение анимистического (от слова «анимизм», не «аниме») мировоззрения Миядзаки. Ветер как символ свободы, легкости и обновления затихает в финальной сцене, означая смертельную угрозу всему живому, а затем возвращается — цикл рождения и смерти завершен.

Про умелых летунов тут говорят, что они чувствуют ветер, и маленький легкий глайдер Навсикаи, скользящий в облаках, олицетворяет идею единения с природой. В некоторые моменты нас до мурашек пронизывает это ощущение воздушного потока, и здесь Миядзаки впервые открывает зрителю свою душу, свою любовь к полетам. Яркие сцены воздухоплавания мы увидим практически в каждой из последующих работ режиссера (особенно ярко — в «Небесном замке Лапута» и «Порко Россо») и удивимся качеству их прорисовки, но здесь они захватывают дух и вызывают неподдельные эмоции за счет мощного смыслового слоя: Навсикая не просто летит, она каждую секунду договаривается с небом.

Ветер и полет у нас ассоциируются еще и со скоростью, в этом плане «Навсикае» тоже есть чем гордиться. Повествование разгоняется не сразу, но затем летит быстрее ветра (и даже быстрее ома) к кульминации и развязке, так что два часа кажутся одним мигом. Такое богатство художественных образов делает из аниме без малого эпическую поэму, наполненную цепочками ассоциативных идей на чисто сюжетном уровне, не говоря уже про визуальную составляющую.

Весь казус тут заключается в первостепенной женской фигуре, в те годы достаточно революционной для аниме, а точнее даже в двух женских фигурах. У княжны долины ветров есть злой двойник — Ксяна, командующая войсками имперских захватчиков и лишившаяся половины конечностей в схватках с жуками. Ее героиня напоминает средневекового киборга и уже на внешнем уровне выглядит слегка неестественно, словно буквальная антитеза легкой и живой Навсикае. Внутри же у Ксяны лишь ненависть и жажда власти, а также неумение и нежелание идти на контакт с природой. И поэтому она обречена проиграть.

Миядзаки еще не раз проделает этот фокус в последующие годы: девочка/девушка/женщина спасет мир/страну/близких, не даст злодеям захватить супероружие и поможет остановить войну / экологическую катастрофу. Вечный образ самоотверженного миротворца, который за шкирку вытаскивает тонущий в своих пороках мир (или хотя бы превратившихся в свиней родителей) — фирменный козырь режиссера, который он каждый раз выкладывает на стол под разной мастью. И это не надоедает именно за счет разных комбинаций и мощной образной составляющей. Навсикая отличается от других сказочных «принцесс» своей двойственностью: она любит каждое живое существо вокруг себя, но в то же время готова достать меч из ножен ради защиты близких. В ее душе борются противоположные начала, и побеждает именно то, которое ведет ее к свету и милосердию.

Главное, что Навсикая свободна от власти мужчин (и это не целенаправленный феминистский месседж — Миядзаки работал не с актуальной повесткой, а с древнейшими мифологемами человечества и японским фольклором). Даже любовная линия здесь — ну, скажем прямо, ее попросту нет. И поэтому кукольная, даже минималистичная внешне княжна остается самостоятельным актором — живет не ради кого-то одного, а ради вообще всех вокруг и не потому, что ей эту идею навязал кто-то извне, а потому что вот такая она безупречная. Вместе с Ксяной они двигают сюжет и за счет своих волевых, умных решений часто выглядят буквально супергероинями на фоне мужчин.

Навсикая — «сжигающая корабли» — это же старое как мир имя из гомеровской «Одиссеи». Спасительница героя, которая ухаживала за ним и любила, но осталась одинокой до конца своих дней. Потому что она не любовный интерес, а совершенно другой архетип: воительница, ученая, в конце концов, спасительница человечества. И образ становится еще очевиднее, вплоть до брутальной прямоты, когда устами слепой гадалки нам говорят о пророчестве, об избранности главной героини. По сути Навсикая — Иисус Христос, Мессия в юбке. Эта «барби» умерла за грехи людей и своей жертвой смогла спасти неразумных от гнева богов, воплощенных в огромных тысячеглазых жуках. И как любой уважающий себя мессия, она воскресает. Точнее, ее воскрешают жуки, возвращая всю доброту и сострадание, которые она им дарила. Неслучайно постоянный спутник Миядзаки — композитор Дзё Хисаиси — использует раннехристианские и византийские мотивы в саундтреке мультфильма: все здесь пронизано духовной, практически религиозной парадигмой.

Перед нами образ идеальной героини, но в то же время вполне реальной девушки. Эмоциональное ядро мультфильма, воплотившее в себе образы самого Миядзаки и его матери (Ёсико Миядзаки умерла во время создания картины, и в какой-то мере это повлияло на творческие решения Хаяо), а вместе с тем и видение нового поколения, которому предназначено спасти мир. Не Грета Тунберг, но японская Жанна д’Арк, потому что для представителя традиционной японской культуры выполнить свой долг (в широком смысле) перед обществом — первостепенная задача. Куда там кисейным барышням Уолта Диснея с их мелочной охотой за приглянувшимся кавалером. Тут женщина входит в горящий мир и останавливает на скаку апокалипсис.