Кирилл Ельцов
Режиссер не боится вставить в фильм Dragostea Din Tei, как не боится этого и немолодая мама, которую просто увлекает мотив и нравится аэробика с дочерью, и вот уже песня рвет монохромную палитру семейных отношений и взрывает мозг воспоминаниями. Что это за воспоминания? Просто летний загородный простор, машина с музыкой, абстрактное состояние счастья. Это воспоминания Луи, или зрителя? Скажите, что это за банальность? Но зачем изобретать велосипед, когда речь заходит о таком простом, — когда нужен глоток свежего воздуха, выйдете на улицу или откройте окно. Это всего лишь конец света, а не шекспировская драма, в конце концов.
Стоит сказать и о крупных планах, которыми изобилует долановская экранизация пьесы Жана-Люка Лагарса. Крупный план — это то, что, в частности, принципиально отличает театр от кино, это аффект, к которому бесконечно долго может стремиться театральный актер, и что за мгновение может показать кинокамера. В «Это всего лишь конец света» крупный план — это поле жизни отдельно взятого героя, те минуты, в которые все сконцентрировано на нем одном. Каждый заполняет эти минуты по-своему и, конечно же, стремится их продлить. Но крупный план — это еще и взгляд практически в упор, мы смотрим в глаза другому человеку, но видим лишь черноту или собственное отражение.
Во время просмотра фильма хочется проникнуть во внутренний мир персонажей, разобраться в их мотивах, найти объяснения их поступкам, однако это у нас вряд ли получится. Долан не лезет в душу героев, но дает им возможность высказаться. Камера смотрит на них со стороны, слово хаотично передается от персонажа к персонажу, а зрителю остается делать свои выводы. Для кого-то эти выводы неудовлетворительны, для кого-то — шокирующие, но вряд ли кто-то останется безразличным.