Вдвоем они появляются на картинах Тициана, Руссо, Магритта и болтают обо всем на свете. Зритель в это время оказывается в лабиринте, пытаясь распознать, где тут актерская игра, а где — настоящие Джейн и Аньес. Шутя над этим, режиссерка наряжает свою актрису в Ариадну и дает ей моток нитей, чтобы она сопровождала зрителей. Но и Ариадна теряется, встречая по пути лишь камеры, так и не добравшись ни до Минотавра, ни до Тесея, которых, может, и вовсе никогда не было. Она не только проводница. Она и бессмертная муза, и дерзкая служанка, и крупье, играющий с судьбой, и героиня немой комедии, где звук все-таки есть, и Жанна д’Арк, сжигаемая на бутафорском костре, и подруга Тарзана, и Бедовая Джейн…
«Но как же из этого получится фильм?», — спрашивает Джейн у режиссерки, не понимая, как столько разных образов и отрывков могут соединиться в одну ленту. «Это как мозаика, которую собирают, начиная с краев, а серединка остается пустой. Знаешь, на банкете наступает момент, когда все стихает и тогда обычно говорят: «Спой-ка нам песенку».
И Джейн поет, так, как это было 20 лет назад. Она снова в кадре с мужем, с которым уже давно рассталась. Но и песню каждый раз не получается допеть — то Серж Генсбур перебивает Джейн, то музыка останавливается, то гаснет свет. Даже песня в этой мозаике оказалась расколотой, разбросанной, словно осенние листья. «Мне снится, что меня накрыло листвой, и я не могу выбраться», — говорит Джейн в одной из сцен. Спасать ее приходит Жан-Пьер Лео, которого Джейн до этого загадала Аньес как новогодний подарок.