Между делом, не исключаю, что ты, дорогой читатель, не придал особого значения тому, что в заголовке данного материала красуется слово «Необратимость», но почему-то ничего дельного тебе до сих пор не рассказали. Вот они, ушлые журналюги, гоняют честной народ по фильмографии Ноэ от «свежака» и до «истоков» почем зря. На деле про (не)обсуждаемый сегодня «Irréversible» мы уже поведали более, чем достаточно. Парадоксально, но картина, увидевшая свет в 2002 году, вопреки всем причинно-следственным законам мироздания, вобрала в себя больше элементов гаспаровского киноязыка, нежели вся совокупность произведений, последовавших после нее. Экстремально долгие планы, балетные операторские пируэты, навязчивая нагота, будоражащий секс и не менее будоражащий садизм в «Необратимости» не наличествуют, они зашкаливают.
Термодинамика вот-вот пошатнется. Ось времени насмешливо повернется вспять. «Настоящее и прошедшее, вероятно, наступят в будущем, как будущее наступало в прошедшем», — как метко подметил драматург Томас Элиот в поэме «Бернт Нортон».
«Необратимость» представляет собой триллер, разделенный на тринадцать эпизодов, смонтированных в обратном хронологическом порядке. По большому счету, задел пустяковый: знойной летней ночью двое товарищей колесят по Парижу в поисках безумца, что надругался над их общей подругой/любовницей/бывшей со всеми вытекающими. Начинается фильм с финальных титров, а кровавая история о безрассудном отмщении движется от развязки к зачину, постепенно сбавляя темп, перемещается из утробного мрака гей-клуба «Прямая кишка» сначала на заселенные маргиналами столичные подворотни, а после в уютное лоно молодой семьи персонажей Венсана Касселя и Моники Беллуччи (пожалуй, самая сложная роль в карьере итальянской дивы). Напоминает «Мементо» Кристофера Нолана, с той лишь разницей, что в детективе британца лихой твист под конец сюжета — штука сама собой разумеющаяся — законы жанра обязывают, в то время как «Необратимость» преподносит «неожиданные поворот» в разы элегантнее: непоследовательно и полушепотом. Да и со старым-добрым ультранасилием Ноэ дружит еще со времен своего полуторного дебюта «Падаль/Один против всех» — тогда в зрительские очи охотно транслировали и скрупулезный забой скота, и залихватский инцест.