КАК РАЗГОВАРИВАТЬ С ДЕВУШКАМИ НА ВЕЧЕРИНКАХ: СОЖРИ МЕНЯ ЗАЖИВО

За кем стоит панк-рок? Неужто Сид Вишес из Sex Pistols первым придумал громко орать в микрофон, шлифовать глотку выпивкой на афтепати и материть журналистов? Берите повыше — бригадир этих самых Sex Pistols, Малкольм Макларен, который услышал звучание The Ramones на концерте в Нью-Йорке, заправился на чужбине вискарем и аккорд за аккордом контрабандой перевез американский панк в унылый лондонский Кройдон.
Куда-куда, говорите? В посеревший от промышленного смога Кройдон — эдемский сад для маргиналов с характером, где на каждый католический храм приходится штук по пять пабов. Не уютных ретродайнеров с вишневыми пирогами, блинчиками и чертовски хорошим кофе, а захламленных рыгаловок, где одни скандируют куплеты The Exploited, пока другие звонко поносят публичные выступления миссис Тэтчер.

В этих тесных гадюшниках и зарождался английский панк-рок. Музыка сильных и злых, искренних и бешеных, вечно пьяных и вечно молодых. Музыка, в которой музыка особой роли и не играет. Панки плевать хотели на гармонию и прочее сольфеджио, ибо главная цель их тусовки — неподчинение. Рвать струны, срывать голос и надираться до потери сознания — неистребимый кодекс чести рыцарей косухи и ножа-бабочки. В чаду и угаре резать по живому сквозь неодолимый сушняк, радикально распахивая голову навстречу старым смыслам и новой бессмыслице.

Панк основательно прописался в Лондоне в 70-х и заразил своим дурным влиянием несметные толпы юных бунтовщиков. Одним дебош заменил школу и домашние задания, другим — общение с ненадежными родителями, что сидят на пособии, а для третьих обернулся профессией. Так студенчество, проведенное на заблеванном диване в обнимку с пластинками The Clash, сподвигло писателя Нила Геймана (да хранят американские боги твои благие знамения, о, песочный человек) сочинить рассказ «Как разговаривать с девушками на вечеринках». Крохотную историю о трех панкующих бездельниках, случайно заруливших на огонек в коммуну высокоразвитых инопланетян.

Несмышленые мятежники искали женской плоти и халявной выпивки, а наткнулись на лик всевидящего Космоса и аритмичную неземную музыку, от которой барабанные перепонки закручиваются эшеровской лестницей. Гости с других планет, подчиненные чрезвычайно строгой иерархии, прибыли на Землю и заселились в стремной двухэтажке на отшибе Кройдона отнюдь не ради сувениров и магнитиков на холодильник. Пришельцы проводят таинственные ритуалы, читают стихи без рифм и сливаются в едином экстазе, лаская своими телами, обтянутыми в яркий латекс, туловища ничего не осознающих землян. Процедура прерывается, когда одна из чужаков, нерадивая «аэлиточка» Зан, неожиданно для всех проникается вольными идеями панк-движения и, оскалив зубы начальству, выбивает у надзирателей «исключительное разрешение на 48 часов уникального опыта». Отпустили погулять, то бишь. Ну и пускай отрывается девчушка — все равно через двое суток ее поглотят старшие сородичи. Просто потому что так принято. Просто потому что на каннибализме завязана жизнь всей колонии.

Так поспеши же, Зан, пока мамочка не сожрала тебя заживо! Постижение загадочного земного панка в компании трех оболтусов, один другого страннее, выливается в параллельно-перпендикулярную самой себе комедию формата coming-of-age. Перетянутая эластичным бинтом стиля, картина Джона Кэмерона Митчелла сжимает мирское до размера гитарного медиатора, выводя на передний план визуальное противостояние инопланетной психоделики и приземленной эстетики замызганного лондонского андеграунда.

На дворе 1977-й — год, когда средний класс отмечал 25 лет пребывания королевы Елизаветы на престоле, пока молодые анархисты, поклонявшиеся глэму New York Dolls, жгли буквари и прожигали юность под ритмический рисунок четыре четверти. Настоящая вера, как известно, всегда заканчивается самоубийством, настоящая любовь — всего лишь сексуальная патология, а настоящий панк — это миндалина цианида, что планомерно растекается по венам общества потребляемых и потребляющих.

Этим и упивается Зан, существо из космоса, зверь иной плоскости, когда тусуется с троицей гонимых отовсюду аутсайдеров. Она начинает понимать, почему человеки так сильно цепляются за свои короткие и бестолковые жизни. Ибо мертвец не сможет кромсать одежду, подглядывая фасоны у панк-дизайнера Вивьен Вествуд. У трупа не получится вопить в микрофон песни без стыда и без содержания, подобно Джи-Джи Аллину. Не получится у усопшего давиться остывшей картошкой фри в забегаловке и целоваться при свете фонарных столбов. Зан, подчиненная радикальному инопланетному уставу, забрасывает крючок в глубокий омут чувств — противоречивых, иррациональных и оттого притягательных. Настолько, что великое скитание по галактике под патронажем высшего разума меркнет на фоне самой обычной пьянки в окружении похотливых первокурсников.