Кинотексты
Молодые авторы о кино
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 23 ОКТЯБРЯ 2020
ХОДЯЧИЙ ЗАМОК: СЛЕПАЯ ЗОНА НАСТОЯЩЕГО
Наброски к описанию одной специфической проблемы поэтики Хаяо Миядзаки, — «отсутствующего Настоящего» — возникающей вследствие полного отказа от изображения современности
ХОДЯЧИЙ ЗАМОК: СЛЕПАЯ ЗОНА НАСТОЯЩЕГО
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 23.10.2020
Наброски к описанию одной специфической проблемы поэтики Хаяо Миядзаки, — «отсутствующего Настоящего» — возникающей вследствие полного отказа от изображения современности
ХОДЯЧИЙ ЗАМОК: СЛЕПАЯ ЗОНА НАСТОЯЩЕГО
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 23.10.2020
Наброски к описанию одной специфической проблемы поэтики Хаяо Миядзаки, — «отсутствующего Настоящего» — возникающей вследствие полного отказа от изображения современности
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Хаяо Миядзаки
Страна: Япония
Год: 2004
Популярность Миядзаки играет с ним злую шутку, когда речь заходит о культурологическом и политическом анализе его фильмографии в Европе. Образы, создаваемые им больше сорока лет и ставшие неотъемлемой частью массовой культуры и истории, пришли сюда слишком поздно — в начале нулевых годов, когда зрелый мастер успел пережить «кризис веры» и потерю социальных ориентиров. Фильмы этого периода — «Унесенные призраками» (2001), «Ходячий замок» (2004), «Рыбка Поньо на утесе» (2008) и другие — отмечены печатью растерянности, поиска баланса между идеализацией детства как утопии и дидактикой беспокойства относительно реальных социально-политических угроз, захлестнувших мир после распада Советского Союза, чрезвычайно болезненно воспринятого Миядзаки. С канонизацией этих, безусловно, прекрасных и, что немаловажно, кассовых фильмов режиссера, произошла де-историизация его поэтики. Ее начали воспринимать феноменологически — как пример удивительного и сложного синтеза японского фольклора с европейской литературной традицией. Поэтому все, что сделал Миядзаки до того, как приступить к полностью самостоятельному творчеству в рамках студии «Ghibli» (манга, аниме-сериалы, видеоклипы), оказалось вне поля зрения исследователей. И отечественным ценителям и критикам японского мультипликатора еще только предстоит «наверстать упущенное», чтобы выполнить подробное описание эволюции взглядов режиссера — антропологического пессимиста, социалиста, профсоюзного и экологического активиста [1].
Здесь же сделаны наброски к описанию всего лишь одной специфической проблемы поэтики мастера, — «отсутствующего Настоящего» — возникающей вследствие полного отказа от изображения современности и поиска политической утопии как средства критики в историческом Воображении. Это может помочь приблизиться к ответу на вопрос, почему антивоенный по своему характеру фильм «Ходячий замок Хаула», — получивший множество кинематографических наград и широкий прокат по всему миру — предлагает зрителю вместо многосторонней интерпретации вооруженного конфликта неназванных стран «deus ex machine» волшебной сказки.
Страна: Япония
Год: 2004
Популярность Миядзаки играет с ним злую шутку, когда речь заходит о культурологическом и политическом анализе его фильмографии в Европе. Образы, создаваемые им больше сорока лет и ставшие неотъемлемой частью массовой культуры и истории, пришли сюда слишком поздно — в начале нулевых годов, когда зрелый мастер успел пережить «кризис веры» и потерю социальных ориентиров. Фильмы этого периода — «Унесенные призраками» (2001), «Ходячий замок» (2004), «Рыбка Поньо на утесе» (2008) и другие — отмечены печатью растерянности, поиска баланса между идеализацией детства как утопии и дидактикой беспокойства относительно реальных социально-политических угроз, захлестнувших мир после распада Советского Союза, чрезвычайно болезненно воспринятого Миядзаки. С канонизацией этих, безусловно, прекрасных и, что немаловажно, кассовых фильмов режиссера, произошла де-историизация его поэтики. Ее начали воспринимать феноменологически — как пример удивительного и сложного синтеза японского фольклора с европейской литературной традицией. Поэтому все, что сделал Миядзаки до того, как приступить к полностью самостоятельному творчеству в рамках студии «Ghibli» (манга, аниме-сериалы, видеоклипы), оказалось вне поля зрения исследователей. И отечественным ценителям и критикам японского мультипликатора еще только предстоит «наверстать упущенное», чтобы выполнить подробное описание эволюции взглядов режиссера — антропологического пессимиста, социалиста, профсоюзного и экологического активиста [1].
Здесь же сделаны наброски к описанию всего лишь одной специфической проблемы поэтики мастера, — «отсутствующего Настоящего» — возникающей вследствие полного отказа от изображения современности и поиска политической утопии как средства критики в историческом Воображении. Это может помочь приблизиться к ответу на вопрос, почему антивоенный по своему характеру фильм «Ходячий замок Хаула», — получивший множество кинематографических наград и широкий прокат по всему миру — предлагает зрителю вместо многосторонней интерпретации вооруженного конфликта неназванных стран «deus ex machine» волшебной сказки.
УТОПИЯ ПОСЛЕ АПОКАЛИПСИСА
Переживший в детстве огненный ад американских бомбардировок, в юности — подъем и упадок радикального движения 1960-х гг., частью которого он стал в качестве организатора профсоюза мультипликаторов, а в зрелом возрасте — бесславную смерть первого «рабочего государства», Миядзаки разуверился в эволюционном пути социальных преобразований. Пока существует индустриальная цивилизация, — с сопровождающей ее властью капитала и военно-бюрократического государства — все прекрасные мечты будут испорчены, а мир продолжит наполняться мусором [2]. Следовательно, прервать порочный круг, «перезагрузить» общество в ситуации отсутствия исторического агента перемен может только глобальный катаклизм.
Это понимание вещей складывает особый топос фильмов Миядзаки. Его сюжеты могут разворачиваться лишь в ситуации экономического и культурного пре- или постмодернизма («Навсикая», «Конан», «Порко Россо», «Лапута») [3]. Подобные установки ставят мастера в позицию идеолога [4], визуализирующего Природу как дидактическую силу-ценность для моральной критики субъекта модерна («Рыбка Поньо», «Принцесса Мононоке»).
Однако трудовой (творческий) этос — являющийся родовой сущностью человека в марксистской философии — не позволяет Миядзаки и его героям отказаться от технологий и проповедовать вульгарный примитивизм. В удивительных технических устройствах, созданных руками человека, проявляется полет фантазии, неизбежно соотносящий себя с эстетикой и физическими законами биосферы (летательные аппараты в «Навсикае», дружелюбные роботы в «Лапуте», самолеты Дзиро в «Ветер крепчает»). Кроме того, радость новых открытий и чистых грез особенно заметна на фоне лиминального европейского XIX века, вернее, того образа, который он оставил нам о себе, любуясь достижениями позитивных наук. На открытках и фотографиях со всемирных промышленных выставок тех лет перед нами возникает «Европа без войны» — источник паропанка, в русле которого и работает Миядзаки, изображая безмятежные архитектурные формы цивилизованной городской жизни рядом с акварельными природными ландшафтами, полными тайн и загадок [5].
Это понимание вещей складывает особый топос фильмов Миядзаки. Его сюжеты могут разворачиваться лишь в ситуации экономического и культурного пре- или постмодернизма («Навсикая», «Конан», «Порко Россо», «Лапута») [3]. Подобные установки ставят мастера в позицию идеолога [4], визуализирующего Природу как дидактическую силу-ценность для моральной критики субъекта модерна («Рыбка Поньо», «Принцесса Мононоке»).
Однако трудовой (творческий) этос — являющийся родовой сущностью человека в марксистской философии — не позволяет Миядзаки и его героям отказаться от технологий и проповедовать вульгарный примитивизм. В удивительных технических устройствах, созданных руками человека, проявляется полет фантазии, неизбежно соотносящий себя с эстетикой и физическими законами биосферы (летательные аппараты в «Навсикае», дружелюбные роботы в «Лапуте», самолеты Дзиро в «Ветер крепчает»). Кроме того, радость новых открытий и чистых грез особенно заметна на фоне лиминального европейского XIX века, вернее, того образа, который он оставил нам о себе, любуясь достижениями позитивных наук. На открытках и фотографиях со всемирных промышленных выставок тех лет перед нами возникает «Европа без войны» — источник паропанка, в русле которого и работает Миядзаки, изображая безмятежные архитектурные формы цивилизованной городской жизни рядом с акварельными природными ландшафтами, полными тайн и загадок [5].
Вдохновившись элегантно деконструирующим клише волшебных сказок романом «Ходячий замок» британской детской писательницы Дианы Джонс, Миядзаки создает свой фильм. Отказавшись от Уэльских пейзажей, режиссер поместил своих героев на фон традиционной архитектуры французского Эльзаса и сельской местности [6], чтобы, по словам продюсера картины Тосио Судзуки, показать любовь, выросшую под огнем войны [7].
Сконцентрировать внимание на этой теме мастера побудила война в Ираке, частью которой США вынудили стать и находящуюся в экономическом кризисе Японию. Улицы тихого промышленного города, задыхающегося от угольной пыли поездов, наполняют барочно-сюрреалистические цвета женских платьев, пышность маршей и праздничных обедов аристократии. Где-то далеко от города в сером тумане шагает Ходячий Замок — «избушка», построенная из множества зданий разных эпох, магическое чудовище прогресса. По легенде, в нем живет знаменитый маг Хаул, похищающий, благодаря своей красоте, девичьи сердца.
Миядзаки, раскрасив пространство розовым и желтым, начисто лишает его предощущения будущей трагедии. Кроме Хаула, демонстративно выбравшего путь неучастия в войне, поскольку ему не за кого и незачем воевать, нет никого, кто мог бы противопоставить грядущему иную перспективу. Поезда, постоянно несущиеся вдаль, грозные самолеты, разрывающие небо, бомбы, взрывающие дома и, подобно войскам США во время второй мировой, разбрасывающие нечитаемые с экрана пропагандистские листовки… Визуальный ряд войны, несмотря на отказ режиссера от яркого и эпического изображения батальных сцен, представлен как сгущенное историческое впечатление — как сон о войне без начала, заранее заложенной в фундамент этого мира. Как следствие, теряется убедительность противостояния — смысловой центр тяжести переносится с бытия общественного на индивидуальное, заставляя Хаула все-таки бросится в огненную пропасть. Его руки остаются чистыми, как и руки японской гуманитарной миссии в Ираке — в конце фильма он обороняется, словно вторя нобелевской речи Альбера Камю — однако тело его, не переставая, звереет.
В своем онтологическом пессимизме Миядзаки позволяет себе при построении нарратива использовать чисто коммерческое клише, чтобы вновь стереть границу между механистическим и магическим миром — противопоставить зверству войны исцеляющее чувство любви шляпницы Софи, волею судеб оказавшейся в Ходячем Замке «бессердечного» мага. Но и магия, призванная в фэнтези оспорить научный консенсус реальности (военный заказ и призыв), в таком контексте превращается в «черную» служанку милитаризма — в проклятья, жертвами которых стали все остальные герои картины.
Сконцентрировать внимание на этой теме мастера побудила война в Ираке, частью которой США вынудили стать и находящуюся в экономическом кризисе Японию. Улицы тихого промышленного города, задыхающегося от угольной пыли поездов, наполняют барочно-сюрреалистические цвета женских платьев, пышность маршей и праздничных обедов аристократии. Где-то далеко от города в сером тумане шагает Ходячий Замок — «избушка», построенная из множества зданий разных эпох, магическое чудовище прогресса. По легенде, в нем живет знаменитый маг Хаул, похищающий, благодаря своей красоте, девичьи сердца.
Миядзаки, раскрасив пространство розовым и желтым, начисто лишает его предощущения будущей трагедии. Кроме Хаула, демонстративно выбравшего путь неучастия в войне, поскольку ему не за кого и незачем воевать, нет никого, кто мог бы противопоставить грядущему иную перспективу. Поезда, постоянно несущиеся вдаль, грозные самолеты, разрывающие небо, бомбы, взрывающие дома и, подобно войскам США во время второй мировой, разбрасывающие нечитаемые с экрана пропагандистские листовки… Визуальный ряд войны, несмотря на отказ режиссера от яркого и эпического изображения батальных сцен, представлен как сгущенное историческое впечатление — как сон о войне без начала, заранее заложенной в фундамент этого мира. Как следствие, теряется убедительность противостояния — смысловой центр тяжести переносится с бытия общественного на индивидуальное, заставляя Хаула все-таки бросится в огненную пропасть. Его руки остаются чистыми, как и руки японской гуманитарной миссии в Ираке — в конце фильма он обороняется, словно вторя нобелевской речи Альбера Камю — однако тело его, не переставая, звереет.
В своем онтологическом пессимизме Миядзаки позволяет себе при построении нарратива использовать чисто коммерческое клише, чтобы вновь стереть границу между механистическим и магическим миром — противопоставить зверству войны исцеляющее чувство любви шляпницы Софи, волею судеб оказавшейся в Ходячем Замке «бессердечного» мага. Но и магия, призванная в фэнтези оспорить научный консенсус реальности (военный заказ и призыв), в таком контексте превращается в «черную» служанку милитаризма — в проклятья, жертвами которых стали все остальные герои картины.
КРЫЛЬЯ СЕДЗЕ
Фильмы Миядзаки подарили миру большое количество ярких женских персонажей «седзе». В отличие от канонических «седзе», отличающихся ультрафеминностью, наивностью взглядов и находящихся в поисках собственной идентичности, героини режиссера мужественны, смелы и решительны — они проводники перемен, оспаривающие традиционные гендерные нормы. В их образах Миядзаки часто удается идеализированно опосредовать магическое: связать проявление волевых качеств с чудом моральной стойкости [8]. При этом они, чаще всего, одиноки, изолированы от больших групп людей, благодаря чему им проще «оторваться от земли» или буквально взлететь — их ничего не связывает с местом и временем. Софи в «Ходячем замке Хаула» такая же.
Главная героиня мультфильма — трудолюбивая и скромная девушка, отец которой погиб при неизвестных обстоятельствах, оставив на ее плечах небольшую лавку. Однажды оказавшись спасенной Хаулом от домогательства солдат, она навлекает на себя гнев Ведьмы Пустоши — стареющей женщины, безнадежно влюбленной в него. Фактически Софи оказалась поражена болезнью самой Ведьмы, что дало ей шанс проявить силу молодости (стойкость и непреклонность чувств), оставив семейное дело и затерявшись в толпе. Символически будущее бегство Софи — а также основная функция Замка — предсказано в сцене полета над крышами города с Хаулом. От обреченного мира можно спастись, только покинув его пределы, невзирая на шквалистый ветер, дождь и высоту склонов.
Как говорилось ранее, и Репка (заколдованный принц), и Кальцифер (спасенная Хаулом падающая звезда), и Ведьма Пустоши (изможденная магией мадам Сулиман) — жертвы проклятий, отнявших у них красоту. Внешняя привлекательность — отличительная черта служителей милитаристского государства. Красивы пристающие к девушкам на улице усатые солдаты, интриганка Сулиман и, что примечательно, озабоченный своей внешностью Хаул, хранящий в глубине «гнезда» Замка детские игрушки и косметические принадлежности. Проявления политической власти страшны тем, что захватывают внимание эстетической репрезентацией масштабов собственной мощи. Этатизм поглощает все сферы общественного сознания, заставляя людей, вроде матери Софи, наряжаться в пышные платья, бросаться на шею богатым мужчинам и затем предавать. Старость и немощность — это способ ускользания из-под зоркого взгляда государства, ведь что может сделать старик против толпы вооруженных мужчин? В бороду и плащ прячется Маркл, когда нужно выйти на рынок за продуктами или тайно продать горожанам магическое зелье — ведь не все в жизни решается железной рукой рациональности.
Главная героиня мультфильма — трудолюбивая и скромная девушка, отец которой погиб при неизвестных обстоятельствах, оставив на ее плечах небольшую лавку. Однажды оказавшись спасенной Хаулом от домогательства солдат, она навлекает на себя гнев Ведьмы Пустоши — стареющей женщины, безнадежно влюбленной в него. Фактически Софи оказалась поражена болезнью самой Ведьмы, что дало ей шанс проявить силу молодости (стойкость и непреклонность чувств), оставив семейное дело и затерявшись в толпе. Символически будущее бегство Софи — а также основная функция Замка — предсказано в сцене полета над крышами города с Хаулом. От обреченного мира можно спастись, только покинув его пределы, невзирая на шквалистый ветер, дождь и высоту склонов.
Как говорилось ранее, и Репка (заколдованный принц), и Кальцифер (спасенная Хаулом падающая звезда), и Ведьма Пустоши (изможденная магией мадам Сулиман) — жертвы проклятий, отнявших у них красоту. Внешняя привлекательность — отличительная черта служителей милитаристского государства. Красивы пристающие к девушкам на улице усатые солдаты, интриганка Сулиман и, что примечательно, озабоченный своей внешностью Хаул, хранящий в глубине «гнезда» Замка детские игрушки и косметические принадлежности. Проявления политической власти страшны тем, что захватывают внимание эстетической репрезентацией масштабов собственной мощи. Этатизм поглощает все сферы общественного сознания, заставляя людей, вроде матери Софи, наряжаться в пышные платья, бросаться на шею богатым мужчинам и затем предавать. Старость и немощность — это способ ускользания из-под зоркого взгляда государства, ведь что может сделать старик против толпы вооруженных мужчин? В бороду и плащ прячется Маркл, когда нужно выйти на рынок за продуктами или тайно продать горожанам магическое зелье — ведь не все в жизни решается железной рукой рациональности.
За красотой «сильных мира» скрывается животная сущность жестокости и насилия. Недаром Хаул постепенно теряет человеческий облик, становясь существом, похожим на черного ворона. Сама по себе бессмысленность «внешнего» и привела его к трагическому самопожертвованию — горячее сердце юноши было отдано обреченной на гибель звезде, рассекшей небесную и водную гладь. Только прошлое, детство сохранило память о способности чувствовать мир непосредственно, без грязи, которая создается из-за потребности скрасить нравственное несовершенство безупречной видимостью. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Замок Хаула, в отличие от прекрасного небесного града Лапуты, не способен взлететь — он прикован к земле несовершенством содержания отражающегося в его архитектуре мира и должен быть разрушен, чтобы подарить свободу каждому его обитателю, указав причину несчастий в прошлом.
Но в этом и заключается идеология «отсутствующего Настоящего» — противостояние лежащей в основе несправедливого мира культуре возможно, по мнению Миядзаки, только когда этот мир готов к самоуничтожению. Поцелуи Софи возвращают человечность прекрасным юношам, давая зрителю почувствовать милое сердцу «обыкновенное чудо» ценой его политического измерения. Такой «пассивный пацифизм» опасен тем, что открывает дорогу не только солдатам, но и гуманитарным миссиям, готовым под эгидой «Красного креста» выполнять свой нравственный долг, продолжать «рекламировать войну».
Редактор: Лена Черезова
Но в этом и заключается идеология «отсутствующего Настоящего» — противостояние лежащей в основе несправедливого мира культуре возможно, по мнению Миядзаки, только когда этот мир готов к самоуничтожению. Поцелуи Софи возвращают человечность прекрасным юношам, давая зрителю почувствовать милое сердцу «обыкновенное чудо» ценой его политического измерения. Такой «пассивный пацифизм» опасен тем, что открывает дорогу не только солдатам, но и гуманитарным миссиям, готовым под эгидой «Красного креста» выполнять свой нравственный долг, продолжать «рекламировать войну».
Редактор: Лена Черезова
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Поддержать «Кинотексты»
Любое Ваше пожертвование поможет развитию нашего независимого журнала.
Перссон Ю. Революционер Хаяо Миядзаки [Электронный ресурс] URL: https://inosmi.ru/culture/20181018/243480915.html
Царство грез и безумия (2013) реж. Мами Сунада [24:00 – 25:03]
Napier S. J. Anime from Akira to Howl's Moving Castle. N. Y., 2005. P. 153-154.
МакКуин Д. Пост-левая анархия: оставляя левых позади [Электронный ресурс] URL: https://liberadio.noblogs.org/files/2010/12/mcqueen-postleft-ru.pdf
Napier S. J. Op. cit. P. 152.
Cavallaro D. The Animé Art of Hayao Miyazaki. Jefferson, 2006. P. 167.
Akimoto D. Howl’s Moving Castle in the War on Terror. A Transformative Analysis of the Iraq War and Japan’s Response [Электронный ресурс] URL: https://www.japanesestudies.org.uk/ejcjs/vol14/iss2/akimoto.html
Napier S. J. Op. cit. P. 154-155.
