Кинотексты
Молодые авторы о кино
АРСЕНИЙ ТЕРОЕВ | 22 СЕНТЯБРЯ 2021
ГУНДА: РАЗГОВОР ОБ ЭМПАТИИ
Сугубо экологичное произведение, не дающее зрителю моральное право реагировать на происходящее как-то иначе, нежели сочувственно
ГУНДА: РАЗГОВОР ОБ ЭМПАТИИ
АРСЕНИЙ ТЕРОЕВ | 22.09.2021
Сугубо экологичное произведение, не дающее зрителю моральное право реагировать на происходящее как-то иначе, нежели сочувственно
ГУНДА: РАЗГОВОР ОБ ЭМПАТИИ
АРСЕНИЙ ТЕРОЕВ | 22.09.2021
Сугубо экологичное произведение, не дающее зрителю моральное право реагировать на происходящее как-то иначе, нежели сочувственно
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Виктор Косаковский
Страна: Норвегия, США, Великобритания
Год: 2020
Ключевая фишка «Гунды» — в ее откровенности, в способности внушить зрителю симпатию и привязанность к тому, что в обыденности этого не вызывает. Свинья — вспомогательное звено аграрно-пищевой цепочки и она же, благодаря магии монтажа, становится субъектом жестокой драматургии. «Гунда» — сугубо экологичное произведение, не дающее зрителю моральное право реагировать на происходящее как-то иначе, нежели сочувственно.
Конечно, сострадание смотрящего достигается отнюдь не честными методами. А именно — топорной (по меркам качественного современного сценария) драматургией, изящно ложащейся на монохром кадра, и красивой, неочевидной съемкой (столь изощренные планы внутреннего убранства хлева со свиньями еще надо уметь снять все-таки). Но в недемократичности приемов создатели фильма видят необходимое зло, творимое на пути к высшей цели.
Просмотр «Гунды» не делает из человека вегетарианца автоматически, но сама мысль о том, что свинья (та же курица или корова) может заменить человека в кадре, играть роль и вызывать сострадание, ничуть не уступающее по уровню эмоционального воздействия игре людей, выводит экологический дискурс на новую стадию.
Страна: Норвегия, США, Великобритания
Год: 2020
Ключевая фишка «Гунды» — в ее откровенности, в способности внушить зрителю симпатию и привязанность к тому, что в обыденности этого не вызывает. Свинья — вспомогательное звено аграрно-пищевой цепочки и она же, благодаря магии монтажа, становится субъектом жестокой драматургии. «Гунда» — сугубо экологичное произведение, не дающее зрителю моральное право реагировать на происходящее как-то иначе, нежели сочувственно.
Конечно, сострадание смотрящего достигается отнюдь не честными методами. А именно — топорной (по меркам качественного современного сценария) драматургией, изящно ложащейся на монохром кадра, и красивой, неочевидной съемкой (столь изощренные планы внутреннего убранства хлева со свиньями еще надо уметь снять все-таки). Но в недемократичности приемов создатели фильма видят необходимое зло, творимое на пути к высшей цели.
Просмотр «Гунды» не делает из человека вегетарианца автоматически, но сама мысль о том, что свинья (та же курица или корова) может заменить человека в кадре, играть роль и вызывать сострадание, ничуть не уступающее по уровню эмоционального воздействия игре людей, выводит экологический дискурс на новую стадию.
Картина уверенно встает в ряд документальных гуманистических панно поздней фильмографии Косаковского — следом за транснациональными «Антиподами» и «Акварелью», где главным героем стала вода, напрашивался опус про растения, но режиссер, минуя данный гештальт, сразу перешел к млекопитающим.
Правда, «Гунда» в этой связи — не очередное кинематографически приукрашенное сочленение невольных сюжетов. В ней отсутствует типичный для кино Косаковского атрибут комментирования экранного действия — музыка. «Акварель» цепляла захватывающим боем электрогитар и отчаянным воем виолончели посреди бушующих волн, фильм «Да здравствуют антиподы!» разносил по всему свету национальные мотивы разных стран и даже «Беловы» нередко прерывались на музыкальную интерлюдию. Но «Гунда» лишена подобного искусственного вмешательства. Аудиоряд ленты отдается на откуп хрюканью свиньи, кудахтанью кур и стуку коровьих копыт (идиллию скотного двора нарушают лишь звуки приближающегося фермерского авто).
Это приближает картину к опыту натуральной киногении — кинематографическому эксперименту, идущему в обход драматургии на пути к отображению естественных, непостановочных сюжетов. Нельзя не вспомнить про формально схожий опыт Косаковского, который он провернул задолго до того, как начал снимать воду и свиней на дорогущую аппаратуру. Речь про короткий метр «Свято», где режиссер запечатлел собственного сына Святослава, впервые увидевшего свое отражение в зеркале. Как ни крути, а Косаковский издавна пребывает в авангарде мировой документалистики. Но, что нехарактерно для его коллег по цеху, только сейчас решился на откровенный политический жест.
Впрочем, несмотря на остросоциальную мишуру, облепившую «Гунду» с ног до головы, стоит признать, что вопросы экологии и веганской повестки остаются на совести смотрящего, и ответы на них во многом зависят от мировоззрения самого зрителя. Картина достаточно самостоятельна без сквозящего через нее контекста современности, чтобы на уровне формы и содержания конкурировать с иными представителями киноискусства.
К примеру, «Гунда» вносит важное слово в давний этический дискурс кинематографа о смерти на экране. Хотя прямых кадров с убийством поросят Гунды и нет, эмоциональный эффект, рождаемый сценой с изъятием детей у свиноматки, пронзает ничуть не меньше трэш-ролика с экзекуцией свиньи из «Видео Бенни» Михаэля Ханеке. Тот показывал развращенное сознание подростка-садиста, видеомана, который постепенно стирает разделительную черту между реальностью внутри кадра и собственной, каждодневной. В общем и целом, австрийский режиссер выразил следующее: и то и другое является самой незыблемой, сущностной реальностью, и большого различия между экранной смертью и действительной нет.
Правда, «Гунда» в этой связи — не очередное кинематографически приукрашенное сочленение невольных сюжетов. В ней отсутствует типичный для кино Косаковского атрибут комментирования экранного действия — музыка. «Акварель» цепляла захватывающим боем электрогитар и отчаянным воем виолончели посреди бушующих волн, фильм «Да здравствуют антиподы!» разносил по всему свету национальные мотивы разных стран и даже «Беловы» нередко прерывались на музыкальную интерлюдию. Но «Гунда» лишена подобного искусственного вмешательства. Аудиоряд ленты отдается на откуп хрюканью свиньи, кудахтанью кур и стуку коровьих копыт (идиллию скотного двора нарушают лишь звуки приближающегося фермерского авто).
Это приближает картину к опыту натуральной киногении — кинематографическому эксперименту, идущему в обход драматургии на пути к отображению естественных, непостановочных сюжетов. Нельзя не вспомнить про формально схожий опыт Косаковского, который он провернул задолго до того, как начал снимать воду и свиней на дорогущую аппаратуру. Речь про короткий метр «Свято», где режиссер запечатлел собственного сына Святослава, впервые увидевшего свое отражение в зеркале. Как ни крути, а Косаковский издавна пребывает в авангарде мировой документалистики. Но, что нехарактерно для его коллег по цеху, только сейчас решился на откровенный политический жест.
Впрочем, несмотря на остросоциальную мишуру, облепившую «Гунду» с ног до головы, стоит признать, что вопросы экологии и веганской повестки остаются на совести смотрящего, и ответы на них во многом зависят от мировоззрения самого зрителя. Картина достаточно самостоятельна без сквозящего через нее контекста современности, чтобы на уровне формы и содержания конкурировать с иными представителями киноискусства.
К примеру, «Гунда» вносит важное слово в давний этический дискурс кинематографа о смерти на экране. Хотя прямых кадров с убийством поросят Гунды и нет, эмоциональный эффект, рождаемый сценой с изъятием детей у свиноматки, пронзает ничуть не меньше трэш-ролика с экзекуцией свиньи из «Видео Бенни» Михаэля Ханеке. Тот показывал развращенное сознание подростка-садиста, видеомана, который постепенно стирает разделительную черту между реальностью внутри кадра и собственной, каждодневной. В общем и целом, австрийский режиссер выразил следующее: и то и другое является самой незыблемой, сущностной реальностью, и большого различия между экранной смертью и действительной нет.
Парадокс «Гунды» заключается в том, что она, будучи документальной лентой, заходит на ту же территорию рассуждений, что и Ханеке в 90-е годы. Не демонстрируя убийства как такового, фильм взывает к зрительской эмпатии с помощью изображения крайне человеческой реакции животного, в одночасье лишившегося смысла существования. Не нужно психопата-садиста, не нужно ужасающей сцены посмертных конвульсий убиенной твари. «Гунда» обходится малым — сознанием, что подобного рода несправедливость повсеместна и происходит регулярно в любой точке земного шара. Убийство на экране в финальном эпизоде «Гунды» — буквально убийство в реальности.
Косаковскому было важно лишить царство зверей человеческого присутствия, посему отказ от вербальности — речи людей и сопровождающих титров — решение как нельзя кстати уместное. Дистанцировать повествование от рационального, проговариваемого и приблизить к чувственному, неподконтрольному и едва осязаемому. Язык «Гунды» — неловкое передвижение одноногой курицы, звон коровьих колоколов, интимные сцены взаимоотношений свиноматки с детенышами; вкус свободы и жизни, который вкушает каждое из животных перед тем, как лечь на разделочный стол.
Скотный двор совместно погружается в натуральную среду — бороздит пролеси и поля, греется на солнышке. Зритель знает, что идиллия этих животных не продлится долго, но добровольно обманывается — разделяет с ними чувство безграничной свободы и бегства от загонно-хлевного существования. Он успевает привыкнуть к непоседливым поросятам, начинает различать их повадки, наблюдает, как за полтора часа хронометража из беспомощных новорожденных они вырастают в пятимесячных нахалов.
Под нож идут не только детеныши Гунды, но и проникновенная зрительская душа; дробленые метания свиньи после катастрофы сродни растерянности свидетелей происшествия — нас самих. Знание исхода не дает зрителю гарантию эмоциональной стабильности — в пучину внутренней опустошенности и безысходности он, скорее всего, погрузится, как и героиня фильма.
Примечателен в этой связи инфоповод, будораживший интернет последние пару месяцев. На просторах YouTube появился японский аккаунт «Eaten Pig After 100 Days», название которого не стоит воспринимать двусмысленно; на нем пользователь действительно на протяжение ста дней публиковал видео с поросенком, а на сотый, как и было обещано, приготовил животное на гриле. Вышел бы смелый, оригинальный и в то же время кошмарный интернет-перформанс, если бы после кульминационного видео хозяин свиньи не выпустил еще три ролика с абсолютно целой и невредимой тварью.
Вне всяких сомнений автор канала смотрел фильм Виктора Косаковского, ведь в корне его видеороликов лежит то же медитативное погружение смотрящего в интимную жизнь животного. Через невинные игры, приемы пищи, трогательные, забавные моменты и даже кадры с дефекацией. Натуралистичность и повторение каждодневных ритуалов вызывают у зрителя привязанность и чувство сопереживания в моменты неудач; просыпается родственное ощущение близости, возникающее, как правило, через познание поведения и привычек другого. В медленности и постепенном погружении — основа здоровой человеческой эмпатии, которую не стыдно проявить даже к свинье.
Косаковскому было важно лишить царство зверей человеческого присутствия, посему отказ от вербальности — речи людей и сопровождающих титров — решение как нельзя кстати уместное. Дистанцировать повествование от рационального, проговариваемого и приблизить к чувственному, неподконтрольному и едва осязаемому. Язык «Гунды» — неловкое передвижение одноногой курицы, звон коровьих колоколов, интимные сцены взаимоотношений свиноматки с детенышами; вкус свободы и жизни, который вкушает каждое из животных перед тем, как лечь на разделочный стол.
Скотный двор совместно погружается в натуральную среду — бороздит пролеси и поля, греется на солнышке. Зритель знает, что идиллия этих животных не продлится долго, но добровольно обманывается — разделяет с ними чувство безграничной свободы и бегства от загонно-хлевного существования. Он успевает привыкнуть к непоседливым поросятам, начинает различать их повадки, наблюдает, как за полтора часа хронометража из беспомощных новорожденных они вырастают в пятимесячных нахалов.
Под нож идут не только детеныши Гунды, но и проникновенная зрительская душа; дробленые метания свиньи после катастрофы сродни растерянности свидетелей происшествия — нас самих. Знание исхода не дает зрителю гарантию эмоциональной стабильности — в пучину внутренней опустошенности и безысходности он, скорее всего, погрузится, как и героиня фильма.
Примечателен в этой связи инфоповод, будораживший интернет последние пару месяцев. На просторах YouTube появился японский аккаунт «Eaten Pig After 100 Days», название которого не стоит воспринимать двусмысленно; на нем пользователь действительно на протяжение ста дней публиковал видео с поросенком, а на сотый, как и было обещано, приготовил животное на гриле. Вышел бы смелый, оригинальный и в то же время кошмарный интернет-перформанс, если бы после кульминационного видео хозяин свиньи не выпустил еще три ролика с абсолютно целой и невредимой тварью.
Вне всяких сомнений автор канала смотрел фильм Виктора Косаковского, ведь в корне его видеороликов лежит то же медитативное погружение смотрящего в интимную жизнь животного. Через невинные игры, приемы пищи, трогательные, забавные моменты и даже кадры с дефекацией. Натуралистичность и повторение каждодневных ритуалов вызывают у зрителя привязанность и чувство сопереживания в моменты неудач; просыпается родственное ощущение близости, возникающее, как правило, через познание поведения и привычек другого. В медленности и постепенном погружении — основа здоровой человеческой эмпатии, которую не стыдно проявить даже к свинье.
Эта же медитативность картины — главная проблема просмотра «Гунды», резонирующей в душе лишь у терпеливого и наблюдательного зрителя. Но именно в способности смиренно наблюдать и чувствовать каждый драматургический сдвиг фильма и перо режиссера там, где человеческий фактор, кажется, не играет особой роли, кроется ключ понимания ленты; в умении задуматься о вещах, не происходящих на экране буквально, но отзывающихся в реальности, и отрефлексировать их. Ведь часто мясо попадает к нам на стол в качестве фастфуда — бургера из ближайшей закусочной, который исчезнет за считанные минуты. В погоне за одномоментным, ураганным, быстрым и легкодоступным наслаждением человек порой готов забыть про то, какой ценой его удовольствие обходится другим.
Так вот, Виктор Косаковский и автор канала «Eaten Pig After 100 Days» напоминают. И морализаторство это относится отнюдь не только к проблеме мясоедства.
Редактор: Лена Черезова
Так вот, Виктор Косаковский и автор канала «Eaten Pig After 100 Days» напоминают. И морализаторство это относится отнюдь не только к проблеме мясоедства.
Редактор: Лена Черезова
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
