ОН УМЕР С ФАЛАФЕЛЕМ В РУКЕ:
ЗА НАШИ ГРЕХИ

Постмодернизм в этом доме «принимают» все без исключения, причём в опасных дозах. Фильм начинается с обсуждения сексуальной ориентации мистера Оранжевого из «Бешеных псов» — мол, и стволами они друг в друга тычут вовсе не огнестрельными. Лобовая рифма к начальной сцене тарантиновского фильма и обсуждению песни Мадонны. Ирония над иронией, постмодерн в квадрате и одновременно, парадоксально, его яростная критика. «Он умер с фалафелем в руке» ежеминутно выстреливает отсылками к поп-культуре и паразитирует на других произведениях искусства, но при этом конструирует свои образы, не стесняется искренне говорить о чувствах героев. Исходя из этого, магнум опус австралийца Ричарда Ловенштейна можно без зазрения совести назвать одной из первых картин метамодерна. В соответствии с манифестом: хотите создать что-то принципиально новое — придётся слой за слоем соскребать напластования предшественников. Хотите вернуть культуру к жизни — констатируйте её смерть.

Для рубежа веков в принципе характерно упадническое настроение, а здесь оно почти осязаемо. Всё кажется избыточным, превратившимся в пародию и ждущим последнюю, самую безумную вакханалию в честь свержения старого мира. Подгоняемые «Полётом валькирий», нацисты устроят смертельный бой с неоязычниками. Дом распилят на части, оголив и без того открытую внешнему миру жизнь его постояльцев. Да будут публичный секс, шуточное жертвоприношение и коллекторы с раком мозга! Дэнни ничего не остаётся, кроме как в очередной раз улизнуть от проблем в ночь со своими скипетром и державой (гитарой и Ундервудом). Спрятаться в очередную конуру и оплакивать там свой потерянный рай.

Второй дом — дом скорби, в котором правят осознанное потребление и феминизм (задолго до рождения Греты Тунберг). В нём играет самый меланхоличный саундтрек за всю историю саундтреков. В нём произойдёт попытка самоубийства и воскрешение из мёртвых. Западная пресса сошлась на том, что книжная история не работает на экране в том числе из-за провисающего второго акта. Чего греха таить, «Он умер с фалафелем в руке» в принципе не работает как кинолента. Никаких тебе визуальных находок или будоражащих воображение кадров вроде тех, что пестрили в схожей по художественному миру картине Дэвида Роберта Митчелла «Под Сильвер-Лэйк».

Цепляет «Фалафель» именно сценарием, даром что над ним работал автор одноимённого романа — писатель Джон Бирмингэм. В книге, правда, не было никакого Дэнни, а главный герой Джон переезжал целых 13 раз. Сходятся произведения в одном — дело не в том, что сложно снять нормальную квартиру с адекватными соседями, а в том, что от перемены места жительства душевное равновесие не восстанавливается.

Третий дом — дом смерти. Здесь живут совсем уж гротескные в своей антигуманистичности персонажи. Кто-то сбегает сюда от гетерофашистского заговора, кто-то — от нервной работы, а Дэнни — от бермудского любовного треугольника, в котором ему досталась роль пассивного наблюдателя — ведь и в жизни он плывёт по течению. От чего бы герои не бежали, всё равно в конце придут сильные мира сего и возьмут свою арендную плату, дань системе, господский ясак. Вот они, настоящие злодеи современности: налоговики и полицейские. Может, этот австралийский Монти Пайтон стал таким популярным среди молодых интеллектуалов вовсе не из-за отсылок к трудам философов-экзистенциалистов, культуре битников и сериалу «Доктор кто», а из-за простой библейской истины: «fight the system».

Смерть чувств, желаний, амбиций, кумиров, друзей. Песня не будет доиграна, фалафель не будет доеден. На этом параде безумия только «golden brown» может спасти психику, и не удивительно, что именно мученик Флип (Бретт Стюарт), самый смиренный из всех, альбинос, загорающий под луной, становится жертвой передоза. Точнее, жертвой чужой невнимательности, уныния, тщеславия и обид. Кольцевая композиция здесь подчёркивает неизбежность гибели и эсхатологический мотив стремительно вращающегося калейдоскопа жизни. И даже на похоронах провожают в последний путь не самого Флипа, а ощущение эпохи (потерянной невинности по Уэсу Андерсону, если хотите), чувства ушедшего времени и память о прожитых вместе событиях. И пусть в погребальном костре сгорает кредитка на 25 тысяч долларов — гори всё синим пламенем.

Цыгане дружною толпой по всей Австралии кочуют. И будут кочевать в точности так, как показано в каждом из эпизодов, не сомневайтесь. В конечном счёте фильм Ловенштейна – это послание аутсайдерам от аутсайдеров, которое прошло незамеченным и кануло в Лету, но стало культовым в узких кругах, (раз его показывают спустя два десятка лет на другом конце света). Пускай кособокое, лишённое драматургии и кинематографичности, но всё-таки послание, которое приятно смотреть и считывать.