Если пользоваться сегодняшним критическим инструментарием, можно ехидно заметить, что весь этот кошмар — субъективный взгляд главного героя, а значит и male gaze. Но не токсично-маскулинный, а затравленный, будто у очень неуверенного в себе подростка. Генри боится родителей невесты как потенциальных обвинителей своей несостоятельности, боится ребёнка как ответственность, боится и объективирует соблазняющую его соседку по лестничной клетке. Когда уровень стресса и тревожности становится невыносимым, Генри сбегает из реальности (а что реально?) в мир батареи, где его тоже ждёт Девушка, светлая и невинная, обещающая избавление (согласно популярной трактовке, она есть воплощение смерти). Ну и что, что вместо щёк — куски строительной пены. Это ведь невыразимые глубины подсознания, здесь никто не осудит за внешность. Самая популярная трактовка сюжета гласит, что происходящее на экране в течение полутора часов это попытка молодого отца свыкнуться со своим статусом и сексуальностью.
Хотя мы все прекрасно понимаем, что интерпретативный подход к Линчу — это тупик. Режиссёр и сам говорил, что до сих пор никто не разгадал истинный смысл фильма. Но также никто не изменит факта, что незадолго до начала съёмок у Дэвида родилась дочь, а под конец этого марафона он развёлся со своей первой женой. Поэтому «Голова-ластик» на разных уровнях восприятия ещё и личное кино, и обобщенно-мужское, и экзистенциальное, а значит интуитивно понятное каждому живому существу.