В первой истории с процессом кинофикации мы знакомимся с помощью немногословного киномеханика, и такое знакомство кажется наиболее действенным способом. Ведь кто как ни он может рассказать о безусловной любви к кино. Он радостно ждет сеансов, даже тех, на которые никто не придет. На каждый, весело спускается по лестнице в киноаппаратную, напевает: «Кино, кино, кино» (практически, «Синема, синема, от тебя мы без ума»). Старик в фильме говорит ему — кино умерло, есть интернет. «Ни в жизнь» — просто отвечает киномеханик. А старик потом и сам это опровергает — сидит в темноте кинотеатра и подслеповато с интересом щурится в экран.
Представители новой провинциальной интеллигенции — включают трансляцию митинга на большом экране. «Не то говорят» — комментирует киномеханик. И кажется, что действительно не то, о какой свободе они говорят? Когда течет крыша и в кинозале из-за громкого звука сыпется штукатурка. Это несвобода. А внутренней у них — с головой.
Эстетика проста и понятна — самодельные постеры фильмов, киноаппаратная с техникой, которую механик перед сеансом чинит буквально на «коленке», кинозалы в Домах культуры советской постройки. Все это овеяно романтикой, так, что хочется прыгнуть в поезд и уехать поднимать кинокультуру где-нибудь в условиях Крайнего Севера. Для многих людей из крупных городов любовь к советской эстетике появилась благодаря тому, что сейчас в моде у молодых режиссеров. Хотя скорее это необъяснимая ретроградность современного зрителя. Для одних людей — реальность, для других — блажь. Причем, обоюдно.