Кинотексты
Молодые авторы о кино
МИХАИЛ СТРЕЛКОВ | 18 АПРЕЛЯ 2020
ТАНЦУЮЩАЯ В ТЕМНОТЕ:
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ МЮЗИКЛ
Самый трогательный фильм Ларса фон Триера, который завершает трилогию о «золотом сердце»
ТАНЦУЮЩАЯ В ТЕМНОТЕ:
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ МЮЗИКЛ
МИХАИЛ СТРЕЛКОВ | 18.04.2020
Самый трогательный фильм Ларса фон Триера, который завершает трилогию о «золотом сердце»
ТАНЦУЮЩАЯ В ТЕМНОТЕ:
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ МЮЗИКЛ
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ МЮЗИКЛ
МИХАИЛ СТРЕЛКОВ | 18.04.2020
Самый трогательный фильм Ларса фон Триера, который завершает трилогию о «золотом сердце»
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Ларс фон Триер
Страна: Дания, США, Швеция, Аргентина, Великобритания, Германия, Исландия, Италия, Испания, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Франция
Год: 2000
На рубеже веков в 2000 году Ларс фон Триер снял, пожалуй, свой самый трогательный фильм. Танцующая в темноте завершает трилогию о «золотом сердце». Как и в предыдущих фильмах, в центре сюжета находится человек с чистым сердцем, способный к самопожертвованию. Это мы видим в Сельме — теряющей зрение чехословацкой иммигрантке, приехавшей в Америку вместе со своим сыном.
Страна: Дания, США, Швеция, Аргентина, Великобритания, Германия, Исландия, Италия, Испания, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Франция
Год: 2000
На рубеже веков в 2000 году Ларс фон Триер снял, пожалуй, свой самый трогательный фильм. Танцующая в темноте завершает трилогию о «золотом сердце». Как и в предыдущих фильмах, в центре сюжета находится человек с чистым сердцем, способный к самопожертвованию. Это мы видим в Сельме — теряющей зрение чехословацкой иммигрантке, приехавшей в Америку вместе со своим сыном.
Подобная структура сюжета не нова и восходит к греческим трагедиям. Триер ранее поставил свою версию Медеи Еврипида, поэтому можно отметить, что с этим пластом сюжетов он знаком. Препарируя древнегреческие истории с помощью сегодняшних терминов, герой, осознанно или по незнанию, совершает некий поступок, за который будет расплачиваться всю свою жизнь. Под действием комплекса вины герои таких историй приходят к точке катарсиса. Моменту наивысшего страдания, благодаря которому герои очищаются, что обычно связано с телесными травмами или смертью. Сельма повторяет эту судьбу. Но Триер, в отличии от авторов древности, всё же дает своей героине луч надежды в самом конце. Если слепой Эдип уходит скитаться в пустыню, то Сельма узнаёт, что всё это она пережила не зря.
Будничные реплики, представленные в долгой экспозиции, обязательно сыграют свою роль позднее и даже кардинально исказят образ героини. Но стоит обратить внимание на событие, произошедшее задолго до начальных титров фильма, а именно на рождение сына Сельмы — Джина. Сельма сама говорит, что знала про наследственное заболевание, приводящее к слепоте, но ребенка все же родила. Поэтому она стала винить себя в слабеющем зрении сына. Важное следствие — переезд в Америку, где находится лучший врач. Сельма не дарит Джину подарки, потому что откладывает деньги на самый главный подарок — операцию. Но она не может никому об этом сказать. Если Джин узнает, то занервничает, и зрение ухудшится. А секреты приводят к непониманию как со стороны Джина, так и окружающих.
Следующее важное событие происходит ближе к концу фильма. Подруга Сельмы, Кэти, нашла нового адвоката. Перед Сельмой встаёт выбор: потратить накопленные деньги на хорошего адвоката или оставить на операцию Джину. В фильме этот выбор звучит так: ребёнку нужна мать или ребёнку нужно зрение? Этот вопрос уже повисал в воздухе раньше, но оставался невысказанным. Для Сельмы же выбор очевиден. Она готова отказаться от своей жизни и отдать деньги на операцию сына.
В самом конце фильма Сельма физически не может идти на эшафот. Это лишь симптом её страха, но не смерти, а за сына; она не знает, прошла ли операция. Кэти понимает её чувства и отдаёт очки Джина, говорит, что операция прошла успешно. Самого сына рядом нет — зритель не может удостовериться. Сельма верит своей подруге, поэтому умирает с улыбкой и песней, обращённой к сыну и его будущему. Триер подчёркивает это: после смерти Сельмы песня не прекращается. Куплет появляется текстом на экране в полной тишине.
Будничные реплики, представленные в долгой экспозиции, обязательно сыграют свою роль позднее и даже кардинально исказят образ героини. Но стоит обратить внимание на событие, произошедшее задолго до начальных титров фильма, а именно на рождение сына Сельмы — Джина. Сельма сама говорит, что знала про наследственное заболевание, приводящее к слепоте, но ребенка все же родила. Поэтому она стала винить себя в слабеющем зрении сына. Важное следствие — переезд в Америку, где находится лучший врач. Сельма не дарит Джину подарки, потому что откладывает деньги на самый главный подарок — операцию. Но она не может никому об этом сказать. Если Джин узнает, то занервничает, и зрение ухудшится. А секреты приводят к непониманию как со стороны Джина, так и окружающих.
Следующее важное событие происходит ближе к концу фильма. Подруга Сельмы, Кэти, нашла нового адвоката. Перед Сельмой встаёт выбор: потратить накопленные деньги на хорошего адвоката или оставить на операцию Джину. В фильме этот выбор звучит так: ребёнку нужна мать или ребёнку нужно зрение? Этот вопрос уже повисал в воздухе раньше, но оставался невысказанным. Для Сельмы же выбор очевиден. Она готова отказаться от своей жизни и отдать деньги на операцию сына.
В самом конце фильма Сельма физически не может идти на эшафот. Это лишь симптом её страха, но не смерти, а за сына; она не знает, прошла ли операция. Кэти понимает её чувства и отдаёт очки Джина, говорит, что операция прошла успешно. Самого сына рядом нет — зритель не может удостовериться. Сельма верит своей подруге, поэтому умирает с улыбкой и песней, обращённой к сыну и его будущему. Триер подчёркивает это: после смерти Сельмы песня не прекращается. Куплет появляется текстом на экране в полной тишине.
Помимо прочего, важный элемент древнегреческого театра — это хор. Он не только рассказывает о произошедших за кулисами сюжета событиях, но и выражает сложные переживания героев, что говорится, для зрителя. Да, эта функция сохраняется в том или ином виде в различных вокально-танцевальных партиях в мюзиклах. Но у Триера это совсем не бродвейское шоу с блёстками и светом в стиле «поверь в мечту». Сельма восхищается голливудскими мюзиклами, поэтому партии у Триера пытаются выглядеть «под Голливуд» так, как их видела бы Сельма. Но у Сельмы не хватает воображения на костюмированный кордебалет, поэтому в номерах всегда участвуют окружающие её люди. Номера для неё — это уход от реальности. Она сама говорила, что, когда очень сложно, ей нравится воображать: вокруг музыка, и все танцуют. Поэтому и музыка в этих номерах всегда складывается из фоновых шумов — это то, что слышит Сельма. Музыка в номерах представляет собой некий индастриал. В 1997 году Бьорк выпустила на то время свой самый авангардный альбом Homogenic с непредсказуемым звучанием, в котором сочетаются электронные биты, струнные, отточенная гармоника и по-народному надрывный вокал. В Танцующей в темноте исландская авангардистка не только исполнила главную роль, но и написала все треки. Нет сомнений, что Бьорк полностью прожила опыт Сельмы.
Особая манера съемки и монтажа, по которой мы всегда можем узнать Триера, здесь тоже присутствует. Живая камера и рваный монтаж относятся к Догме 95. Являясь одним из основателей этого направления, Триер сделал только один фильм, согласно всем правилам Догмы — Идиотов. Конечно, берясь за историю Сельмы, Триер не мог следовать всем правилам, отвергающим нереалистичность (музыкальные номера) или поддельную реальность (действие должно разворачиваться там, где оно находится, а не делать вид, что мы в Америке). История для режиссера важнее принципов. Для четкого разграничения реальности и фантазии Триер использует разные приемы. Реальность тусклая и зафиксирована живой камерой. Номера с обилием движения сняты неподвижной камерой с подчеркнуто увеличенной насыщенностью. Иногда эти две реальности могут перемешиваться между собой, но зритель никогда их не спутает. Одна камера — рядом, другая — внутри. В мире фантазий Сельмы, восприятие мира которой благодаря голливудским мюзиклам немного деформировано. Но разве мы сами не воображали себя танцующими после просмотра, например, Ла-Ла Лэнда? Где герои всегда улыбаются, танцуют и помогают, всегда «подхватят» и простят.
Особая манера съемки и монтажа, по которой мы всегда можем узнать Триера, здесь тоже присутствует. Живая камера и рваный монтаж относятся к Догме 95. Являясь одним из основателей этого направления, Триер сделал только один фильм, согласно всем правилам Догмы — Идиотов. Конечно, берясь за историю Сельмы, Триер не мог следовать всем правилам, отвергающим нереалистичность (музыкальные номера) или поддельную реальность (действие должно разворачиваться там, где оно находится, а не делать вид, что мы в Америке). История для режиссера важнее принципов. Для четкого разграничения реальности и фантазии Триер использует разные приемы. Реальность тусклая и зафиксирована живой камерой. Номера с обилием движения сняты неподвижной камерой с подчеркнуто увеличенной насыщенностью. Иногда эти две реальности могут перемешиваться между собой, но зритель никогда их не спутает. Одна камера — рядом, другая — внутри. В мире фантазий Сельмы, восприятие мира которой благодаря голливудским мюзиклам немного деформировано. Но разве мы сами не воображали себя танцующими после просмотра, например, Ла-Ла Лэнда? Где герои всегда улыбаются, танцуют и помогают, всегда «подхватят» и простят.
После трилогии о Европе, в которой Триер поставил неутешительный диагноз родной цивилизации, можно предположить, что он искал луч надежды, который нашёл в кроткой и неунывающей Сельме — чехословацкой беженке. Америка была основана европейскими беженцами, которые искали новой жизни. Хоть они и носители культуры старого света, но, сменив континент, не изменили своей сути.
Триер представляет страну возможностей глазами своей героини. Сельма не может приспособиться к новому обществу из-за своей чрезмерной открытости и доверия к людям. Сельма слепа не только физически, но и духовно. Она не может отличить честного человека от корыстного, в коммунистической стране с таким она не сталкивалась. Но, благодаря её жертве системе, Джин будет жить здоровым. Это очень смелое социокультурное высказывание, которых Триер никогда их не боялся.
В пространстве тематического столкновения очень интересна героиня Катрин Денёв. С одной стороны, она добрая подруга Квальдо, которая всегда придёт на помощь. С другой стороны, это Кэти, для которой важно счастье в моменте. Вспомните вопрос: «ребёнку нужна мать или здоровье?». Для Кэт важны события настоящего, будущее ещё не наступило. Она решает проблемы по мере их поступления. Тогда как Сельма больше сконцентрирована на долгосрочной перспективе. Зачем Джину сейчас велосипед, который есть у всех в классе, если позднее он получит исцеление и сможет увидеть внуков. Это похоже на столкновение двух мировоззрений: индивидуалистического и коллективистского. Поэтому Сельма не из случайной европейской страны, а именно из коммунистической, все граждане которой строят утопический социализм. Именно эту утопию Сельма увидела в американских мюзиклах: все добрые, всё у всех получается, всегда хэппи-энд. Но не принадлежность политическому лагерю делает людей хорошими. Посмотрите, как все помогают Сельме собирать шпильки — это настоящее коллективное чудо.
Помогают Сельме и Билл с Линдой, но для них это, скорее, новое развлечение, чем помощь другу. Билл крадет деньги не из любви к жене, а ради себя. Он боится, что жена оставит его, если тот будет бедным, потому что Линде так нравится тратить деньги. И мы прекрасно понимаем мотивы Билла: если он не заплатит сейчас, то банк отберет дом, жена от него уйдёт, а он будет вынужден застрелиться. Билл обещает вернуть деньги позднее, ведь это будущее, а проблемы решаются по мере их поступления. Но Сельма не может принять такой подход. Она думает не о себе, а о другом, думает о будущем, сбегая от настоящего в мир идеальных фантазий.
Кэти и Билл действительно находятся на одной стороне идеологических баррикад, но не индивидуализм делает из людей злодеев. Все герои помещены под купол обстоятельств непреодолимой силы, своеобразного греческого рока. Но Триер не видит выхода из ловушки детерминизма, оставляя Сельму на растерзание року. И за эту безжалостную манипуляцию зрители его никогда не простят.
Триер представляет страну возможностей глазами своей героини. Сельма не может приспособиться к новому обществу из-за своей чрезмерной открытости и доверия к людям. Сельма слепа не только физически, но и духовно. Она не может отличить честного человека от корыстного, в коммунистической стране с таким она не сталкивалась. Но, благодаря её жертве системе, Джин будет жить здоровым. Это очень смелое социокультурное высказывание, которых Триер никогда их не боялся.
В пространстве тематического столкновения очень интересна героиня Катрин Денёв. С одной стороны, она добрая подруга Квальдо, которая всегда придёт на помощь. С другой стороны, это Кэти, для которой важно счастье в моменте. Вспомните вопрос: «ребёнку нужна мать или здоровье?». Для Кэт важны события настоящего, будущее ещё не наступило. Она решает проблемы по мере их поступления. Тогда как Сельма больше сконцентрирована на долгосрочной перспективе. Зачем Джину сейчас велосипед, который есть у всех в классе, если позднее он получит исцеление и сможет увидеть внуков. Это похоже на столкновение двух мировоззрений: индивидуалистического и коллективистского. Поэтому Сельма не из случайной европейской страны, а именно из коммунистической, все граждане которой строят утопический социализм. Именно эту утопию Сельма увидела в американских мюзиклах: все добрые, всё у всех получается, всегда хэппи-энд. Но не принадлежность политическому лагерю делает людей хорошими. Посмотрите, как все помогают Сельме собирать шпильки — это настоящее коллективное чудо.
Помогают Сельме и Билл с Линдой, но для них это, скорее, новое развлечение, чем помощь другу. Билл крадет деньги не из любви к жене, а ради себя. Он боится, что жена оставит его, если тот будет бедным, потому что Линде так нравится тратить деньги. И мы прекрасно понимаем мотивы Билла: если он не заплатит сейчас, то банк отберет дом, жена от него уйдёт, а он будет вынужден застрелиться. Билл обещает вернуть деньги позднее, ведь это будущее, а проблемы решаются по мере их поступления. Но Сельма не может принять такой подход. Она думает не о себе, а о другом, думает о будущем, сбегая от настоящего в мир идеальных фантазий.
Кэти и Билл действительно находятся на одной стороне идеологических баррикад, но не индивидуализм делает из людей злодеев. Все герои помещены под купол обстоятельств непреодолимой силы, своеобразного греческого рока. Но Триер не видит выхода из ловушки детерминизма, оставляя Сельму на растерзание року. И за эту безжалостную манипуляцию зрители его никогда не простят.
Танцующая в темноте — это не те бродвейские постановки, о которых мы вспоминаем, в первую очередь, лишь услышав слово «мюзикл». Перед нами два часа разворачивалась подлинная древнегреческая трагедия в авангардных тонах, где каждый элемент кинематографического полотна служит комплексному представлению Сельмы и мира вокруг неё. Она слепнет, но даже в полной темноте продолжает танцевать, лишь бы вокруг была хоть какая-нибудь музыка, которая позволяет ей выживать здесь и сейчас. А прекрасное есть и в малом. Всегда будет тот, кто подхватит, и последняя песня никогда не зазвучит.
Редактор: Лена Черезова
Редактор: Лена Черезова
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
