Бруно Латур в своем сборнике эссе Pandora’s Hope, используя невероятно актуальный для фильмографии Кроненберга пример «гражданина с оружием», объясняет: «Вы другой с оружием в руке; оружие другое, когда вы его держите. Вы — другой субъект, потому что вы держите оружие; оружие — другой объект, потому что оно вступило в отношения с вами». «Гражданин-оружие», «оружие-гражданин» — это «гибридный актор», созданный из связи между человеком и машиной. Актант Кроненберга объединяет человека и машину в буквальном смысле в одну ужасную сущность, которая и является чуждым нашему организму агентом. В отличие от многих других его фильмов, в «Преступлениях будущего» механизмы не сливаются с телом насильно и не становятся навсегда его частью, но с каждым разом они становятся все более и более плотскими, «мясными», похожими на части человеческого организма, на органику. Но тогда возникает вопрос: «Где границы человека и техники?» Оружие должно быть машинным, а форма жизни — органической. И они не должны пересекаться. Однако Кроненберг делает неожиданный поворот (не совсем уж и новый, если вспомнить его «Судороги»): здесь главного героя подводит собственная органика — его тело отращивает неизвестные науке органы.
Таким образом, он оказывается зажат между органическим и машинным. Подвешенное состояние, где и органическое тело, и техника оказываются одинаково губительными для человеческого существа, определяют двойственность персонажа Сола. С одной стороны, техника помогает ему жить: он проводит вечера в кровати, которая представляет собой нечто вроде странной раковины с щупальцами, предугадывающей все его потребности. Днем он усаживается в скелетоподобное кресло, чтобы поесть, причем скелет несколько неуклюже подносит руку к его рту. С другой стороны, его мучит рекурсивность этого процесса и невозможность не то что выйти за пределы собственного тела, а функционировать без дополнительных девайсов. Кроненберг в очередной раз заставляет задуматься о том, что сейчас единственным рубежом, отделяющим нас от нечеловеческого состояния, остается только органическая оболочка нашего тела.
Прежде чем на ум станут приходить причудливые андроиды, которые придут на смену человеческой расе, обратимся к Донне Харауэй и ее «Манифесту киборгов»: «К концу двадцатого века, нашему времени, мифическому времени, мы все являемся химерами, теоретизированными и сфабрикованными гибридами машины и организма. Короче говоря, мы — киборги». Тем не менее человек — это прежде всего существо из плоти и крови, и сложность состоит в том, что человеческое сознание раскрывается совершенно иначе, чем разум, воплощенный в кибернетических машинах. В фильмах Кроненберга трансформации предстают одновременно и как побег из «несовершенного» тела, и как ловушка внутри него, дополненная технологиями. Мы можем быть киборгами, зажатыми между человеком и машиной, но мы, «воплощенные» существа, все еще не поняли способность машины передавать информацию, то есть использовать другого рода коммуникацию, кроме той, что дала нашему природа нашему телу. Наши тела — это то, что у нас есть, и это, в данном контексте, успокаивает и поражает.