Кинотексты
Молодые авторы о кино
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 9 МАРТА 2019
ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА
Рецензия на классический фильм Чарли Чаплина эпохи заката немного кино
ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 09.03.2019
Рецензия на классический фильм Чарли Чаплина эпохи заката немного кино
ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА
АЛЕКСАНДР МИГУРСКИЙ | 09.03.2019
Рецензия на классический фильм Чарли Чаплина эпохи заката немного кино
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссер: Чарли Чаплин
Страна: США
Год: 1931
Начало «Великой депрессии» трагическим образом совпало с закатом немого кинематографа. Иллюзии благополучия, мещанского комфорта, не повременив, растаяли, обесценились вместе с бумажками фондовых бирж и банковскими вкладами. Миллионы людей потеряли средства к существованию и уверенность в завтрашнем дне. США, еще недавно успешно для себя разыгравшая карту Первой Мировой войны и считавшаяся богатейшей, в сравнение с покалеченными войной державами старой Европы, 29 октября 1929 года с обрушением биржи Уолл-стрит продемонстрировала на своем примере хрупкость любой экономической системы, живительной силой которой является погоня за прибылью.
Страна: США
Год: 1931
Начало «Великой депрессии» трагическим образом совпало с закатом немого кинематографа. Иллюзии благополучия, мещанского комфорта, не повременив, растаяли, обесценились вместе с бумажками фондовых бирж и банковскими вкладами. Миллионы людей потеряли средства к существованию и уверенность в завтрашнем дне. США, еще недавно успешно для себя разыгравшая карту Первой Мировой войны и считавшаяся богатейшей, в сравнение с покалеченными войной державами старой Европы, 29 октября 1929 года с обрушением биржи Уолл-стрит продемонстрировала на своем примере хрупкость любой экономической системы, живительной силой которой является погоня за прибылью.
Черный четверг 29 октября 1929 года
Тут-то кино по-настоящему заговорило. Голоса актеров, звуки пространств углубили «иллюзию жизни» внутри кино-кадра. Окончательно была преодолена необходимость задействовать зрительское воображение как инструмент актуализации картины. Динамичность, зрелищность фильма перестала напрямую зависеть от неровной игры тапера и импульсивного монтажа. Барьер между искусственностью, условностью, театральностью ранних немых фильмов, особенно хорошо ощущающийся сегодня, например, при просмотре картин немецкого экспрессионизма, полных метафор и символизма, пал, когда, заговорив, экранные герои безвозвратно обрели «плоть и кровь». Таким образом, с помощью звука кинематограф в 30-е годы попытался стать полностью адекватным окружающей рядового зрителя социальной действительности (деятельность Warner bros. тому яркий пример).
Прежние звезды публики такие как Бастер Китон, Мак Сеннет, Гарольд Ллойд, не выдержав технологических изменений, не найдя своим комическим образам места в новых политических и экономических условиях, сошли с небосклона в историю. Последним крестоносцем беззвучного кино выступил Чарльз Чаплин. Фактически, «Огни большого города» (1931) и следующие за ним «Новые времена» (1936) можно считать ностальгическими фильмами-прощаниями с эпохой «Великого немого», не теряя из виду их смелое, по-своему протестное, звучание.
Прежние звезды публики такие как Бастер Китон, Мак Сеннет, Гарольд Ллойд, не выдержав технологических изменений, не найдя своим комическим образам места в новых политических и экономических условиях, сошли с небосклона в историю. Последним крестоносцем беззвучного кино выступил Чарльз Чаплин. Фактически, «Огни большого города» (1931) и следующие за ним «Новые времена» (1936) можно считать ностальгическими фильмами-прощаниями с эпохой «Великого немого», не теряя из виду их смелое, по-своему протестное, звучание.
«Огни большого города» (1931)
Человек, как духовное и разумное существо, подвергся тяжелым испытаниям в годы Депрессии и тейлоризма, становясь частью механизма автоматизированных производств и жертвой финансовых махинаций индустриальных магнатов. Поэтому в центре сюжета «Огней…» – любовь, счастливая и несчастная: Чарли к слепой цветочнице, пьяницы-богатея – к ушедшей от него жене. Способность к переживанию благородного чувства любви в фильме есть условие тяги к красоте, отчужденной в капиталистическом обществе прозрачными витринами магазинов, высокими стенами дворцов и покупательной способностью человека. Подтверждает это главная визуальная рифма: взгляд Чарли на статую Венеры в начале фильма, мертвую, недоступную, и в конце – на исцеленную цветочницу, совсем недавно ошибочно предположившую, что её спаситель – буржуа в лакированном котелке. Напрашивается аналогия с комедией Пьера де Мариво «Игра любви и случая». Там тоже главным стержнем сюжета является переодевание или, говоря сегодняшним языком, классовая маскировка как часть эксперимента: способен ли человек различить социальную роль другого человека за его одеждами и повадками. По мысли Мариво, любовь обретают равные друг другу по статусу люди. Социально-культурные различия только создают пропасти, которые ничем нельзя заполнить. Получается, что теплые чувства не рождаются в различии, а значит никакого «случая» здесь нет; все расчет, столкновение интересов и выгоды. Бескорыстие – недостающий в уравнении Мариво элемент Чаплин ставит во главу угла, кардинально меняя перспективу и, следом за ней, результаты такого «эксперимента».
Воля случая (дух Депрессии), основная движущая сила героев американских фильмов того времени, находит в образе бродяжки Чарли свое наглядное воплощение. В отличие от «падших женщин» или бандитствующих работяг, которых к «смене деятельности» подтолкнула перечеркнувшая все их планы и мечты бедность, бродяжка изначально находится вне общества, вне иерархий. Любая борьба – классовая, политическая или спортивная – для него чужда. Чарли, защищаясь от агрессивного общества, нередко мимикрирует (пускай и неуклюже) под условия окружающей среды. Хаос экономической неразберихи сталкивает его с олигархами, полицейскими, протестующими рабочими и такими же, как и он, нищими попрошайками. Стихийность и подражательность, если хотите – это его «счастливый билет» на все этажи социальной пирамиды и точная гарантия выхода из нее назад, к честной онтологической бедности.
Сердце наивного аутичного ребенка не позволяет ему также подчиняться правилам – только играть с ними, превращая любые классовые ритуалы в абсурд, тем самым, в общем-то, показывая их подлинную природу зрителям. Вот почему знаменитый боксерский поединок, когда в него вступает Чарли, больше напоминает хорошо отрепетированный механический танец арлекинов, нежели настоящий поединок, в котором верифицируется мастерство сражающегося – искусство владения ударом. Бойцы действуют на ринге точно винтики в большой системе – здесь, в системе договорных боев. Эта сцена намекает нам на то, что сущность современного спортивного зрелища – «легкий» заработок больших денег – при капитализме приравнивается к сверхэксплуатации, ведущей к потере здоровья и субъектности . А вот открытие местными властями и буржуа монумента «Мира и процветания» – едкая сатира на «славное» прошлое США. Очнувшийся на площади посреди обескураженных полицейских и «уважаемых гостей» в руках статуи бездомный герой Чаплина лишний раз подтверждает тезис о том, что богатство и процветание одних слоев общества выкупается бедностью и лишениями тех, кто «не в доле».
Цветы – это призрак потерянного рая, затоптанного асфальтом и задушенного автомобильными выхлопами. Но даже их существование зависит от спроса и предложения на рынке. А кому нужны цветы, когда нет хлеба? Возникает вполне ожидаемая зрителями ситуация: цветочнице и её матери угрожает выселение. Бродяжке, существующему по воле стихии, нужно сделать героическое усилие, чтобы противостоять приближающемуся несчастью. Тут все окончательно выворачивается наизнанку: богач дает ему деньги, чтобы затем, протрезвев, обвинить в воровстве. Что-то человеческое точно просыпается в нем под воздействием вина, но объективная природа классовых отношений все равно берет вверх, и вот добрый друг уже вынужден убегать по темным переулкам, скрываясь от охранителей богатств и власти.
Воля случая (дух Депрессии), основная движущая сила героев американских фильмов того времени, находит в образе бродяжки Чарли свое наглядное воплощение. В отличие от «падших женщин» или бандитствующих работяг, которых к «смене деятельности» подтолкнула перечеркнувшая все их планы и мечты бедность, бродяжка изначально находится вне общества, вне иерархий. Любая борьба – классовая, политическая или спортивная – для него чужда. Чарли, защищаясь от агрессивного общества, нередко мимикрирует (пускай и неуклюже) под условия окружающей среды. Хаос экономической неразберихи сталкивает его с олигархами, полицейскими, протестующими рабочими и такими же, как и он, нищими попрошайками. Стихийность и подражательность, если хотите – это его «счастливый билет» на все этажи социальной пирамиды и точная гарантия выхода из нее назад, к честной онтологической бедности.
Сердце наивного аутичного ребенка не позволяет ему также подчиняться правилам – только играть с ними, превращая любые классовые ритуалы в абсурд, тем самым, в общем-то, показывая их подлинную природу зрителям. Вот почему знаменитый боксерский поединок, когда в него вступает Чарли, больше напоминает хорошо отрепетированный механический танец арлекинов, нежели настоящий поединок, в котором верифицируется мастерство сражающегося – искусство владения ударом. Бойцы действуют на ринге точно винтики в большой системе – здесь, в системе договорных боев. Эта сцена намекает нам на то, что сущность современного спортивного зрелища – «легкий» заработок больших денег – при капитализме приравнивается к сверхэксплуатации, ведущей к потере здоровья и субъектности . А вот открытие местными властями и буржуа монумента «Мира и процветания» – едкая сатира на «славное» прошлое США. Очнувшийся на площади посреди обескураженных полицейских и «уважаемых гостей» в руках статуи бездомный герой Чаплина лишний раз подтверждает тезис о том, что богатство и процветание одних слоев общества выкупается бедностью и лишениями тех, кто «не в доле».
Цветы – это призрак потерянного рая, затоптанного асфальтом и задушенного автомобильными выхлопами. Но даже их существование зависит от спроса и предложения на рынке. А кому нужны цветы, когда нет хлеба? Возникает вполне ожидаемая зрителями ситуация: цветочнице и её матери угрожает выселение. Бродяжке, существующему по воле стихии, нужно сделать героическое усилие, чтобы противостоять приближающемуся несчастью. Тут все окончательно выворачивается наизнанку: богач дает ему деньги, чтобы затем, протрезвев, обвинить в воровстве. Что-то человеческое точно просыпается в нем под воздействием вина, но объективная природа классовых отношений все равно берет вверх, и вот добрый друг уже вынужден убегать по темным переулкам, скрываясь от охранителей богатств и власти.
Поиск условий пробуждения того самого «человеческого» (сострадания и эмпатии) в каждом из нас – смысл кинематографа Чарли Чаплина. Одно из них – жертвенная любовь; привилегия в обществе взаимной конкуренции и риска. Призыв к достижению социальной справедливости проступает в его фильмах незаметно, иногда совершенно случайно (аббревиатура Industrial Workers of the World на заборе в «Роковом молотке», красный флаг, развевающийся над бастующими демонстрантами в "Новых временах), но именно посредствам справедливости можно освободить естественную чувственность человека. Любовь в рамках бесклассового общества перестает связываться с покушением на собственность, алчным насмехательством над слабостью души, погибающей в одиночестве.
Получается, что искусство Чаплина, тогда и сейчас, находится в оппозиции культуре модернизма, поскольку исповедует «старомодный» гуманизм. Вывод из этого можно сделать следующий: ценность красоты подменена лоском фешенебельных особняков и яркими огнями ночных ресторанов. Там, где люди не могут наслаждаться красотой, никогда не будет любви. Тактика борьбы – использование вещи вне её назначения (Базен): праздничной ленточки в качестве спагетти, булочек как танцевальных башмачков и т.д. Нужно дать увидеть ослепленному престижем богатств человеку, вынужденному придавать ложное значение глупым и вредным вещам, их нищету и бессмысленность. Так физическая слепота, по Чаплину, является не изъяном, а необыкновенным даром понимать истинную природу вещей, существующую помимо налипших к ней смыслов безумного порядка. Несмотря на то, что столкновение героини с правдой – это многоточие в тексте картины, бродяжка, ободранный до нитки, сияет от одного знания того, что его любовь не забыта. Справедливость восстановлена, остальное в этом свете кажется неважным, ведь победили непреложные принципы, оправдывающие Человека и утверждающие его как духовное существо – это альтруизм и способность к самопожертвованию.
Таков архаичный очищающий морализм фильмов Чаплина во всем его великолепии.
Редактор: Лена Черезова
Получается, что искусство Чаплина, тогда и сейчас, находится в оппозиции культуре модернизма, поскольку исповедует «старомодный» гуманизм. Вывод из этого можно сделать следующий: ценность красоты подменена лоском фешенебельных особняков и яркими огнями ночных ресторанов. Там, где люди не могут наслаждаться красотой, никогда не будет любви. Тактика борьбы – использование вещи вне её назначения (Базен): праздничной ленточки в качестве спагетти, булочек как танцевальных башмачков и т.д. Нужно дать увидеть ослепленному престижем богатств человеку, вынужденному придавать ложное значение глупым и вредным вещам, их нищету и бессмысленность. Так физическая слепота, по Чаплину, является не изъяном, а необыкновенным даром понимать истинную природу вещей, существующую помимо налипших к ней смыслов безумного порядка. Несмотря на то, что столкновение героини с правдой – это многоточие в тексте картины, бродяжка, ободранный до нитки, сияет от одного знания того, что его любовь не забыта. Справедливость восстановлена, остальное в этом свете кажется неважным, ведь победили непреложные принципы, оправдывающие Человека и утверждающие его как духовное существо – это альтруизм и способность к самопожертвованию.
Таков архаичный очищающий морализм фильмов Чаплина во всем его великолепии.
Редактор: Лена Черезова
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
