Странное чувство возникает, когда наблюдаешь за экранными героями, их бытом, разговорами, — вот, к примеру, молодой человек Маши Йозеф, играющий в компьютерные игры, а вот ее знакомая, девочка с дредами, из самой первой сцены. А вот еще — сама Маша рассказывает о том, как «запилила фотки в инсту» или как на нее однажды наорал охранник. Отсутствие ретуши, четко прописанных диалогов, сцены, в которых героиня, смотря прямо в камеру, общается с человеком за кадром, — это абсолютное, всеобъемлющее подражание киноязыка реальности заставляет чувствовать себя подглядывающим из соседней комнаты. Вновь обращаемся к режиссеру «Записок»:
"Я старался чувствовать настроение героини и не принуждать ее к чему-либо вплоть до ее положения в кадре. В таких случаях я сам переставлял камеру".
Сублимируемый до высшей точки обыденный опыт, снятый на камеру, превращается в гиперреальность по Бодрийяру, действуя на настоящую реальность по ту сторону экрана разрушающим образом, стремясь стать ее подменой. Быть может, в этом и заключается популярность реалити-шоу и всяческих программ, где наблюдение за участниками ведется сутки напролет. (Авторы рецензируемого здесь фильма, например, отсняли материала на более чем 30 часов.)
Но мы должны идти дальше. Непритязательные начальные сцены, по-домашнему уютные, но порою довольно скучные, к середине повествования удивительным образом обретают силу и вес, постепенно выигрывая битву за внимание зрителя, привыкшего к эпилептически быстрой смене кадров и голливудскому «экшену». Желание показать героев вне стереотипов о психических расстройствах, заочно не приписывая гениальности или чрезмерной эксцентричности, делает фильм более тонким. «Не увлекаться экспрессивными моментами, не делать из человека животное в клетке зоопарка, а выжидать, исследовать, стараться делать невидимое видимым» — для кого-то это покажется скучным, но если как следует распробовать, то остановиться, наблюдая за поведением человека, его размышлениями, внутренней речью и взглядами, невозможно.
«Записки» избегают традиционного линейного повествования, движения от одного события к другому в системе социального макрокосма, и деление на семь частей, упоминаемое ранее, предстает как условное на фоне цельного переживания-проживания, пронизывающего ткань экранного бытия Марии Тытюк.
Когда героиня рассказывает о своих увлечениях, о том, как она, к примеру, наносит макияж, упоминает Rammstein и twenty one pilots, идет на собеседование, убирается в чьей-то квартире, параллельно рассуждая о том, что собственное жилье и офисная работа с 9 до 5 являются пределом мечтаний для одноклассников из Петропавловска-Камчатского, но не для нее, а желание быть режиссером заглушается ежедневной отупляющей беготней за деньгами, ощущение, что перед тобой — еще совсем маленькая девочка, наивное дитя, которое хочется обнять и защитить от жестокого мира, еще более усиливается.