«1917» И «МАЛЬЧИК РУССКИЙ»: ВОЕННОЕ КИНО

1917 год, Западный фронт. Двух младших капралов вызывают к генералу Британской армии по срочному делу. Пока они неспешно идут в сторону генеральского блиндажа, капрал Блэйк (Дин-Чарльз Чэпмен) между делом спрашивает у своего напарника Скофилда (Джордж Маккей), правда ли, тот участвовал в битве на Сомме. Равнодушный ответ «было дело» вполне удовлетворяет его юношеское любопытство. Удовлетвориться должен и зритель, которому дали понять, что Скофилд знает о войне не понаслышке. А вот зритель будто бы не ведает о ней ничего, думают сценаристы картины «1917» Сэм Мендес и Кирсти Уилсон-Кэрнс. Мендес не доверяет эрудиции зрителя, называя одно из самых кровопролитных, а оттого и самых известных сражений той войны. Полтава, Бородино, Сталинград… и Сомма – исторические маркеры для несведущего зрителя.

Мы ничего не знаем о войне и не знаем даже, думает режиссер, как смотреть фильм про войну. Поэтому бывалый участник бойни на Сомме капрал Скофилд, проходя мимо трупов людей, лошадей или собак, всякий раз испуганно оборачивается на них. Поскольку все это происходит на ходу, камера пытается растянуть шоковый момент столкновения с мертвым телом и уголком объектива задерживается на нем. Вот, говорит Мендес, это война и здесь умирают. (Или он просто очень щепетильно относится к реквизиту и хочет посвятить ему как можно больше экранного времени?) Но мы, что бы ни думал о нас Мендес, знаем, что на войне смерть повсюду, и она перестает казаться cобытием.

По сюжету картины капрал Блэйк и Скофилд получают чрезвычайно важное задание: пересечь ныне покинутые немецкими войсками линии фронта и доставить письмо полковнику об отмене наступления, который находится со своими батальонами на новой передовой позиции. Иначе 1600 солдат попадут в засаду и погибнут. Я-то могу раскрыть Вам эти сведения, а двух капралов никто за язык не тянет и, тем не менее, о том, куда и зачем они идут и сколько человек погибнет, если не дойдут, узнают все, кто встречается им на пути. А как же военная тайна?

В войну Мендеса не верится из-за множества подобных деталей. Но главное, что вызывает скепсис – это препятствия, которые преодолевает главный герой. Да, произведения на военную тему, как правило, посвящены невообразимым трудностям, в которые окунает человека война. Но герой Мендеса с такой лёгкостью переносит и взрыв гранаты в замкнутом пространстве, и захлёбывание в водопаде, и падение самолёта в шаге от него, что вспоминается анекдот про мальчика, который упал с лошадки на каруселях и, выбираясь оттуда, получал по затылку то танком, то самолётом. И да, он жив-здоров. В свободное от бондовских (трейлер нового Бонда крутили перед показом «1917», и сходство коллизий было забавным) приключений время герои перебрасываются пустыми репликами. В этой части сценарий совершенно лишён воображения, не наделяя героев никакой внутренней жизнью.

Таким же формальным и бессмысленным является присутствие в фильме всей королевской рати британского кинематографа – Бенедикта Камбербэтча, Эндрю Скотта, Колина Ферта и Ричарда Мэддена. У каждого из них здесь – малюсенькая, шаблонно сыгранная роль и шаблонное появление на экране: Скотт и Ферт появляются из темноты, а Камбербэтч и Мэдден стоят сначала к камере спиной, а затем пафосно оборачиваются. Они будто ждут аплодисментов, которыми в театре сопровождается появление на сцене знаменитого актёра.

Много банального и в мелодраматических тропах на тему жизнь/смерть, которые зачастую сводятся просто к сентиментальности: Скофилд наполняет свою флягу свежим молоком, которое он находит в ведре на недавно покинутой ферме, и в конечном итоге кормит им брошенного ребенка; воспоминание Блейка о цветущем вишневом саде его семьи повторяется в опавших цветках вишни, плывущих по реке рядом с трупами. Или оставленная каким-то немцем фотография его семьи. Зачем? Сказать, что у немцев тоже были семьи? Знаем, что были. А вот почему педантичный аккуратный немец, собравший до последней нитки свои вещи, оставил вдруг на виду фотографию семьи, Мендес не придумал.

Не придумал и то, почему молодого и неопытного солдата посылают на важнейшее и крайне сложное задание лишь на том основании, что среди тех, кого предстоит спасти, находится его брат, ибо солдату без личного мотива нельзя доверить спасение двух батальонов, если это сопряжено с риском для жизни. Вспоминаются «Зелёные цепочки» - советский, так называемый «для детей и юношества», фильм о ленинградских пионерах, разоблачивших немецких диверсантов в нашем тылу.

Слабовата и попытка растрогать аудиторию сценой в лесу, когда сотни солдат сидят и слушают старинную народную песню «Странствующий незнакомец». Пение а-капелла и трогательные стихи действительно производят сильное впечатление, но сценарию опять не хватает фантазии, чтобы сделать сцену значительной. Для сравнения возьмем финальную сцену «Троп славы» Стэнли Кубрика, когда выставленная на потеху английским солдатам немка поет немецкую патриотическую песню так пронзительно, что англичане переходят с шума и хохота на слезы и даже начинают подпевать ей. Эта замечательная сцена задает высочайший уровень того, как можно показать, что души, замороженные войной, быстро оттаивают в тепле простой мелодии.

«1917» наследует эстетику «Дюнкерка» Кристофера Нолана. Пустынные скупые пейзажи (моря и пляжа в «Дюнкерке» и однообразные луга, перемежающиеся с грязными изуродованными полями сражений в «1917») демонстрируют лаконичность и минимализм художественного стиля. Кроме того, Мэндес повторяет кадр из фильма Нолана, когда солдаты, выстроившись в колонну, ожидают посадки на корабль. Этот кадр пугает холодной симметричностью и глубокой перспективой. И его двойника мы видим в «1917», когда камера возвышается над солдатами, бегущими по узкой траншее. Незамысловатый сценарий «1917» украшен прекрасной операторской работой Роджера Дикинса («Да здравствует Цезарь», «Кундун»). Фильм смонтирован из 8-9-минутных отрывков так, что возникает иллюзия, что картина снята одним кадром (прямо как у Сокурова в «Русском ковчеге»). Режиссер монтажа, оператор и монтажер звука дают нам возможность прожить историю вместе с героями, дышать с ними одним воздухом.

К слову, об Александре Николаевиче Сокурове… 6 февраля в прокат выходит дебютный фильм выпускника мастерской Сокурова Александра Золотухина «Мальчик русский» – по совпадению ещё один фильм о Западном фронте Первой мировой. И с очень похожим сюжетом: короткий промежуток жизни молодых солдат на беспощадной войне. В моем распоряжении множество слов, а пишутся одни и те же: молодые солдаты, беспощадная война. Кажется, снять кино по-особенному ещё трудней, чем написать. Но Александр Золотухин нашёл такие средства (не хочется писать «средства художественного выражения», хотя у Золотухина именно они и есть), что зритель без лишних объяснений и заезженных метафор оказывается там, в Польше в середине войны. Этот эффект усиливается благодаря визуальному решению картины, как будто снятой на старую пленку с крупной зернистостью и глиняным оттенком – неловко прикоснешься, и она рассыпется, как рассыпалась жизнь мальчишки.

В центре сюжета 16-летний Алеша, добровольцем ушедший в армию, а после потери зрения ставший «слухачом», сигнализирующем зенитчикам о приближении немецкой авиации. Как написал Антон Долин, работа Золотухина «местами даже больше похожа на картины Сокурова, чем то, что порой делает сам Александр Николаевич». Интерес к истории России и эксперименты с формой (рассинхронизация звука и изображения, замедленные кадры), свойственные сокуровскому стилю, обретают новую жизнь в «Мальчике русском», где сцены военной жизни Алеши перемежаются с документальной записью репетиции симфонического оркестра, исполняющего Третий концерт для фортепиано и «Симфонические танцы» Рахманинова. Это переплетение документального и игрового, когда на экране усталые запылённые лица молодых бойцов сменяются сосредоточенными напряженными лицами музыкантов того же возраста под нервную тревожную музыку, передаёт, как сказал режиссёр фильма, его беспокойство о будущем нынешних молодых людей. Ибо будущее русских молодых людей, воевавших на Первой мировой, нам известно. Отсюда и инверсия в названии. Она, по словам Золотухина, делает его более обобщающим. Не просто русский мальчик, а мальчик русский. Как земля русская.