Кинотексты
Молодые авторы о кино
СЕРГЕЙ ЧАЦКИЙ | 23 ИЮНЯ 2021
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ: КВАЗИ УНО ФАНТАЗИЯ ЛЕОНИДА ГАЙДАЯ
Пограничная картина Леонида Гайдая, притомленного Шуриком, но готового схлестнуться в остроумии с литературным «горынычем» Ильфом-Петровым
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ: КВАЗИ УНО ФАНТАЗИЯ ЛЕОНИДА ГАЙДАЯ
СЕРГЕЙ ЧАЦКИЙ | 23.06.2021
Пограничная картина Леонида Гайдая, притомленного Шуриком, но готового схлестнуться в остроумии с литературным «горынычем» Ильфом-Петровым
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ: КВАЗИ УНО ФАНТАЗИЯ ЛЕОНИДА ГАЙДАЯ
СЕРГЕЙ ЧАЦКИЙ | 23.06.2021
Пограничная картина Леонида Гайдая, притомленного Шуриком, но готового схлестнуться в остроумии с литературным «горынычем» Ильфом-Петровым
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
Режиссеры: Леонид Гайдай
Страна: СССР
Год: 1971
Гайдай — мастер эксцентричной комедии, негласный наследник Сеннета и Линдера, стажер Бориса Барнета и главный шутник всея «Мосфильма». Лучезарный очкарик, который, удостоившись звания «Народного артиста СССР», признавался, что нет для него ценнее награды, чем серебряная медалька «За боевые заслуги», полученная на Калининском фронте в 1942-м. Щуплый человечек с киноаппаратом, на рассвете карьеры прослывший фаворитом Ивана Пырьева, а на закате жизненного пути угодивший на страницы с ехидными эпиграммами: «Увы, Гайдай! Как ни садися, а в Цукеры ты не годисся». И был сей субъект таков. Не инкогнито из Петербурга, не трижды воскресший жених с того света, он не осмеливался причислять себя к деловым людям, но всегда был горазд отправиться в долгий путь: хоть за спичками в финский Йоки, хоть за талонами Спортлото в знойный Южногорск. Бриллиантовая рука его писала уморительные сценарии, в которых и на Дерибасовской всегда стоит хорошая погода, и самогонщики, о чудо, вместе с псом Барбосом бегут необычный кросс.
Страна: СССР
Год: 1971
Гайдай — мастер эксцентричной комедии, негласный наследник Сеннета и Линдера, стажер Бориса Барнета и главный шутник всея «Мосфильма». Лучезарный очкарик, который, удостоившись звания «Народного артиста СССР», признавался, что нет для него ценнее награды, чем серебряная медалька «За боевые заслуги», полученная на Калининском фронте в 1942-м. Щуплый человечек с киноаппаратом, на рассвете карьеры прослывший фаворитом Ивана Пырьева, а на закате жизненного пути угодивший на страницы с ехидными эпиграммами: «Увы, Гайдай! Как ни садися, а в Цукеры ты не годисся». И был сей субъект таков. Не инкогнито из Петербурга, не трижды воскресший жених с того света, он не осмеливался причислять себя к деловым людям, но всегда был горазд отправиться в долгий путь: хоть за спичками в финский Йоки, хоть за талонами Спортлото в знойный Южногорск. Бриллиантовая рука его писала уморительные сценарии, в которых и на Дерибасовской всегда стоит хорошая погода, и самогонщики, о чудо, вместе с псом Барбосом бегут необычный кросс.
«Если в фильме Гайдая на стене висит ружье, то каждый житель постсоветского пространства знает как минимум семь цитат про это ружье», — вещает мудрость народная, протяжная как «вечерний звон» из одноименной песни на стихи Ивана Козлова, видного поэта крепостнического века. В последний год Великой Отечественной строки из этого романса мурлыкал майор Булочкин из «Небесного тихохода» Семена Тимошенко, в 1973-м — нестройно горланили зэки в «Калине красной» Василия Шукшина, двумя годами ранее, где-то «между» — шептал себе под нос отец Федор из гайдаевской экранизации «Двенадцати стульев». Подобно всенародному «вечернему звону», ставшему ненарочной реминисценцией в советском бессознательном, логос фильмов Леонида Иовича оседает в гиппокампе и придает новое звучание репликам из книг Булгакова («Иван Васильевич меняет профессию») и Зощенко («Не может быть!»). Потому-то наши пращуры не могут выкинуть из головы псевдокавказское «Бамбарбия! Киргуду!» из «Новых приключений Шурика». По той же причине современный люд охотно поминает фразу Остапа Бендера про «гиганта мысли, отца русской демократии» в Сети.
К слову, о происхождении последнего, а именно прохвоста Бендера (он же Остап-Сулейман-Ибрагим-Берта-Мария-Бендер-бей): иконический образ великого комбинатора был придуман в прошлом веке вышедшими из-под контроля «литературными неграми» Валентина Катаева — Ильей Ильфом и Евгением Петровым. Дуэт одесских словотворцев, в начале двадцатых понаехавших в Белокаменную, писал много и продуктивно, да так, что не было отбоя их заметкам в газете «Правда» и журнале «Крокодил». Однако самое главное достижение парочки — двукнижие «Двенадцать стульев — Золотой теленок». Российская novela picaresca, что умудрилась и потешную авантюрную историю рассказать, и запечатлеть портрет эры победившего НЭПа. Времени, когда заключали не сделки, а концессии, и на уличных плакатах с призывом посетить диспут на тему религии красовалась надпись «безбожникам скидка».
К слову, о происхождении последнего, а именно прохвоста Бендера (он же Остап-Сулейман-Ибрагим-Берта-Мария-Бендер-бей): иконический образ великого комбинатора был придуман в прошлом веке вышедшими из-под контроля «литературными неграми» Валентина Катаева — Ильей Ильфом и Евгением Петровым. Дуэт одесских словотворцев, в начале двадцатых понаехавших в Белокаменную, писал много и продуктивно, да так, что не было отбоя их заметкам в газете «Правда» и журнале «Крокодил». Однако самое главное достижение парочки — двукнижие «Двенадцать стульев — Золотой теленок». Российская novela picaresca, что умудрилась и потешную авантюрную историю рассказать, и запечатлеть портрет эры победившего НЭПа. Времени, когда заключали не сделки, а концессии, и на уличных плакатах с призывом посетить диспут на тему религии красовалась надпись «безбожникам скидка».
Интонация Ильфа и Петрова зиждется на фельетоне, природа их комедии без пяти минут документальна. Недаром они коллекционировали газетные вырезки с бредовыми заголовками и оживляли эти перлы на бумаге. Свою лепту внесли и трудовой стаж Петрова, работавшего в одесском угрозыске, и бытовые вояжи Ильфа, за годы пребывания в Москве сменившего с дюжину студенческих казематов. Сюжет о мошеннической регате бывшего уездного предводителя дворянства Кисы Воробьянинова и зверя безродного, идейного борца за денежные знаки Остапа Бендера, залита каленой гиперболой и кипящим сарказмом, хоть крынку подставляй. Охота за бриллиантами, спрятанными в одном из стульев фамильного гамбсовского гарнитура, что пошел по рукам аккурат после Революции, советские реалии если и не высмеивает, то точечно вычленяет их из «краснознаменного» инфополя, силами Партии очищенного от «пошлых острот» и «антисоциалистического клеветничества».
К столь неоднородному материалу Гайдай подступился, что называется, шаркающей походкой. Две трети романа — отправить под нож, хапуг и жуликов — анфасом в объектив. Разбавить полотно цейтраферной (ускоренной) съемкой, пантомимой, погонями и бессловесными перепалками под шальную музыку Александра Зацепина — Леонид Иович не отходил от формулы, доведенной им до автоматизма на производстве «Операции «Ы». На неоправданные риски режиссер идти не собирался, тем паче, что о киноадаптации Ильфа с Петровым он мечтал аж со ВГИКовской скамьи. Это с одной стороны.
Впрочем, лучшее — враг хорошего: педантизм Гайдая, окрыленного мечтой ушедшего юношества, привел к серии затратных пересъемок, а актера на роль Бендера (грузина Арчила Гомиашвили) постановщик определил только после двухсотой по счету пробы, и, в конце концов, даже с приемлемым кандидатом вдребезги рассорился. Казеной землемершую стоял перед мосфильмовцами Гайдай и кадр за кадром, эпизод за эпизодом из кожи вон лез, дабы выстрадать наконец заветные «Стулья».
Киноязык Леонида Иовича, опирающийся на «низость» цирка и балагана, вплетается в ильфо-петровское воззрение, вытягивает антураж и акцентирует внимание на частном. Декорации гайдаевских «Двенадцати стульев» — это не белый шум, не фоновая заглушка, а полноправный участник событий. Если хотите — живая идея, облаченная в логическую шахматную форму.
К столь неоднородному материалу Гайдай подступился, что называется, шаркающей походкой. Две трети романа — отправить под нож, хапуг и жуликов — анфасом в объектив. Разбавить полотно цейтраферной (ускоренной) съемкой, пантомимой, погонями и бессловесными перепалками под шальную музыку Александра Зацепина — Леонид Иович не отходил от формулы, доведенной им до автоматизма на производстве «Операции «Ы». На неоправданные риски режиссер идти не собирался, тем паче, что о киноадаптации Ильфа с Петровым он мечтал аж со ВГИКовской скамьи. Это с одной стороны.
Впрочем, лучшее — враг хорошего: педантизм Гайдая, окрыленного мечтой ушедшего юношества, привел к серии затратных пересъемок, а актера на роль Бендера (грузина Арчила Гомиашвили) постановщик определил только после двухсотой по счету пробы, и, в конце концов, даже с приемлемым кандидатом вдребезги рассорился. Казеной землемершую стоял перед мосфильмовцами Гайдай и кадр за кадром, эпизод за эпизодом из кожи вон лез, дабы выстрадать наконец заветные «Стулья».
Киноязык Леонида Иовича, опирающийся на «низость» цирка и балагана, вплетается в ильфо-петровское воззрение, вытягивает антураж и акцентирует внимание на частном. Декорации гайдаевских «Двенадцати стульев» — это не белый шум, не фоновая заглушка, а полноправный участник событий. Если хотите — живая идея, облаченная в логическую шахматную форму.
С северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в обветшалый Старгород входит молодой человек при шарфе и милицейской фуражке. Окружают его беспризорники и половые, косым взглядом озираются завсегдатаи пивной «Рио-де-Жанейро», а во дворе богадельни, где старухи живут на полном пансионе, смолит папироску дворник, который и винца с незнакомцем дернуть не дурак. В такой дыре до столбняка напиться не выйдет, хоть ты тресни. Не то, что на ресторанной горе в полуденном Тифлисе: там и бараний шашлык в изобилии, и красненьким щедро угощают. Трапеза не из дешевых, особенно для студентов, обитающих в знаменитом общежитии имени Бертольда Шварца в Москве: жилтовариществе, разграниченном одними фанерными ширмами. Не водятся в «пеналах» тамошних «котлеты» червонцев, зато каждый первокурсник снабжен пружинным матрацем в голубых цветочках — отцом примуса и любовной базой. Редкие столичные барышни имеют на борту зингеровскую швейную машинку иль импортный кармин. Про таких самозваных «мещанок» стихотворец Ляпис-Трубецкой поэмы не напишет...
Пейзаж, нарисованный чаем и табачным пеплом. Любая эпоха складывается из мгновений. Эпоха ленинская сшита из грубого люстрина и окрашена в тусклые оттенки радикально каштанового красителя «Наяда».
Пейзаж, нарисованный чаем и табачным пеплом. Любая эпоха складывается из мгновений. Эпоха ленинская сшита из грубого люстрина и окрашена в тусклые оттенки радикально каштанового красителя «Наяда».
В своей «Двойной автобиографии» Ильф с Петровым объяснялись, дескать, автор «Двенадцати стульев» родился дважды: в 1897 и 1903 годах под именами Илья и Евгений соответственно. Ан нет, нашелся и третий соучастник — 30 января 1923-го в амурском городишке Свободный появился на свет Леонид Гайдай. Командующий парадом от имени Союза меча и орала, уж он-то точно знал, как ключ отыскать от квартиры, от той самой, где деньги лежат. Иные же показания постановлением ГеПеУ велено считать ложными. Вот же оно, черным по белому: статья 321-я, раздел 3-й, пункт Жэ. А раз ослушались — крепитесь! Заграница вам не поможет!
Редактор: Лена Черезова
Редактор: Лена Черезова
Понравился материал?
ПОДЕЛИТЬСЯ ТЕКСТОМ
