Ироничные, колкие диалоги персонажей напоминают, что Бергман обожал Мольера. Через образ своего Дон Жуана драматург высмеивал сторонников аристократического вольнодумства, для которых религия была уздою, мешавшей вести распутный образ жизни. Герой мольеровской комедии утверждал, что не верит ни в Бога, ни в черного монаха, а верит в то, что дважды два четыре. В конце он погибал от руки статуи, играющей роль высшего возмездия.
В «Дьявольском оке» Бергман не изменяет своей традиции и также обращается к вопросам религии. Здесь он иронизирует над по-детски наивной верой обычного пастора, которая все равно оказывается сильнее проделок черта. Его жена поддается искушению не из желания, а скорее из милосердия, а юная Бритт-Мари предстает не только добродетельной, но и не лишенной понимания человеческой природы, особенно в том, что касается поведения мужчин. Ленту можно назвать уникальной за то, что Бергман представляет в ней мир, где Бог определенно существует, хотя никак не проявляет себя. Не исключено, что подобная концепция является частью бергмановского чувства юмора — он предлагает зрителю осознать, что этот мир — сплошная выдумка его создателя.
Дон Жуан Бергмана «презирает и Бога, и Дьявола, и позволяет себе плевать им под ноги», но в отличие от Мольеровского, его сердце все еще можно ранить любовью. Герой оказывается объектом жестокой шутки, которая сама по себе смешна и отчасти искренне печальна и тревожна из-за того, что демонстрирует истинную природу мучений. «Никакое наказание не может быть чрезмерным для того, кто любит», — говорит Сатана. Возможно, Бергман считает человеческую любовь и милосердие альтернативой и преемником религии как хранилищем человеческих надежд.