БЬЮТИФУЛ: МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ПОЛЕТОМ

Где-то на улицах зимней и нетуристической Барселоны главный герой фильма Уксбаль, исполненный Хавьером Бардемом, узнает о неутешительном диагнозе — раке простаты на той самой стадии, когда уже поздно что-либо исправить. Исправить нельзя, но можно хотя бы попытаться облегчить будущую жизнь: не свою, но своих детей. А еще как бы между прочим и жизни тех, кто тоже находится очень рядом, за кого уже несешь некоторую ответственность, и кто мог бы в дальнейшем облегчить сиротливое существование дочери и сына. Но как сделать это проще и надежнее всего?

Как минимум можно постараться заработать побольше денег. Сомнительное, промежуточное положение в обществе, вероятно, вполне располагает к необходимому обогащению, но все-таки накладывает непоправимые последствия на каждое принятое решение. Расположившись где-то между теневым барселонским бизнесом и желанием быть по-настоящему хорошим человеком, Уксбаль упрямо превозмогает обстоятельства во имя своей скромной цели. Еще одно пограничное положение — между миром живых и миром мертвых. И речь даже не о неутешительном диагнозе. Искренне веруя в свою способность выходить на контакт с мертвецами, герой помогает безутешным родителям обрести душевный покой, да и сам не брезгует обратиться к той, кто вроде как так же, как и он, обладает некой потусторонней силой. Все время между, каждый раз на грани, будто бы подчеркивая свое вынужденно-переходное состояние. Где-то на пути от тьмы к свету.

На небе только и разговоров, что о… смерти. Ну и о море, конечно, тоже. В основном о шуме прибоя, о морских путешествиях в поисках более свободной жизни, а еще о легком осуждении тех, кто моря-то этого никогда и не слышал. Обращаясь к канцеляристской терминологии, режиссер широкими мазками обозначает вполне понятный и распространенный язык образности. Стремительно погибающий человек наблюдает за полетом стаи птиц — в уже знакомом духе Иньярриту размышляет о совах, которые после смерти выплевывают кусочек пуха.

Казалось бы, обращение к концентрированной метафоричности является неотъемлемой частью художественного разговора о человеческой кончине, но после трех предыдущих фильмов, более чем успешно продемонстрировавших представление режиссера о поэтике смерти, повторное проговаривание, демонстрация уже не раз показанного вызывает совсем не легкий тривиальный привкус. Вполне успешно разговаривать об одном и том же можно десятилетие за десятилетием, все-таки расширяя область авторского видения и качество избранного языка. Избегать неловкого топтания на одном единственном месте. Очарование мертвой жизнью, которое хватало за горло зрителя при просмотре «Суки-любви», забиралось под кожу в «21 грамме» и растекалось по всему земному шару через «Вавилон», теперь куда больше походит на неоднократно переработанный, аккуратно подгнивающий второсортный шаблон. И только воспоминание о будущем успехе убеждает назвать самоповтор «теперь уже точно последним подведением итогов».

И все-таки заявлять о полном отсутствии каких-либо новшеств в отработанной структуре было бы как минимум несправедливо. Пока каждый фильм из «трилогии о смерти» распадается на три крепко связанные между собой истории, в «Бьютифул» режиссер как будто пробует неожиданно новое для себя выведение лидирующей нити повествования, выставляет в самый центр событий, очевидно, лишь одного главного героя. Вокруг все еще существует большой и очень живой мир, со своими личными драмами и трагедиями, но каждая из них напрямую подбирается к Уксбалю — именно от его действия зависит, насколько тяжело придется окружающим его людям. В робком стремлении помочь как можно большему числу несчастных он случайно разрушает или, напротив, склеивает поломанные судьбы: точечная работа Иньярриту с фатализмом позволяет дополнить, уточнить общую картину горя одного человека.

И все же ладную историю, посвященную трагедии кого-то очень определенного, невозможно создать без умелого актера, достойно исполняющего свою драматическую роль. Совершенно неудивительно, что Хавьер Бардем становится не просто удачным выбором, но главным достоинством, казалось бы, довольно прямой, немного незатейливой кинокартины. Любой сюжет о смертельно больном, безусловно, имеет свои опасные склонности. Излишняя сентиментальность и манипулятивность, которые так и норовят очернить и без того щемящее повествование, старательно разбиваются уверенной игрой, напрашивающейся на жалость, но все же остающейся в рамках твердого реализма — приз за лучшую мужскую роль Каннского кинофестиваля, пожалуй, можно считать достаточным тому подтверждением. Пока Уксбалю приходится пробираться по вечернему городу под напряженный саундтрек и заглядываться на трагически кружащих по красочному небу птиц, Бардем припечатывает своего героя к земле, не позволяя тому до конца раствориться в излишне метафорической насыщенности исходного материала.